Плотная тёмная материя, пожелтевшая подкладка, истрепавшийся воротник. В одном кармане крошки табака, в другом – скомканный трамвайный билетик.
Прежде чем надеть дедовский костюм, я нежно погладил ткань рукой. В знак уважения к предку. А заодно и к портному.
В талии и плечах широковато, брюки коротковаты.
Коротковаты, но застегнулись надёжно.
Если сунуть одну руку в карман, то вполне.
Я редко заглядываю в чулан, а когда заглядываю, всегда задираю голову.
Наверху, на стыке кровельных балок, находится ласточкино гнездо.
Когда дом только строили, птицы устроили гнездо, которое потом оказалось запертым в чулане.
Гнездо так и осталось внутри дома, в углу, на стыке балок, став чем-то вроде замкового камня, узла, на котором весь дом держится.
Я подошёл к окну и прислонился горячим лбом к ледяному стеклу.
Захотелось успокоиться, захотелось стереотипа. Например, остудить горячий лоб о ледяное стекло.
Признаться, я часто так делаю, но никогда не могу придаться этому удовольствию до конца.
На то есть две причины: на стекле всегда остаётся жирный след. Едва заметно, но всё же. Испытываю неловкость неизвестно перед кем.
Даже если рядом ни души, всё равно неловко.
И ещё боюсь, стекло выпадет.
Под давлением моего раскалённого жирного лба стекло возьмёт да и вывалится, а я следом.
Я осторожно приложил лоб к стеклу.
За окном пруд, похожий на зеркало, дорога и далёкая колокольня.
Я опёрся лбом о стекло.
Осторожно перенёс вес всей головы на стекло.
Отставил ноги так, что всё тело давит на стекло.
Я смотрю исподлобья на пруд, дорогу и колокольню и давлю на них лбом.
Я упёрся руками в стену и давлю на пруд, дорогу и колокольню с колокольчиками.
На сельхозугодья, на дачные кооперативы и прочее кадастровое межевание.
Я так напыжился, что планета даже немного провернулась вокруг своей оси.
Глава 45
Возвращение к гостям в подобных ситуациях напоминает детство.
Как если бы расплакался и убежал, а потом успокоился и вернулся.
Ещё с лестницы я увидел сиротку.
Развалилась на диване, на шее боа, то самое, и кончиком поигрывает непринуждённо.
– Нехорошо рыться в чужих вещах, – сказал я.
– Кто бы говорил, – ответила сиротка. – Сам тайно явился в мою покинутую детскую обитель, подобрал свой же давний, отвергнутый мною подарок, сберёг, а я нашла и теперь не могу поиграть? И вообще, голышом перед несовершеннолетними бегать можно, а боа потрогать не можно? Какие у вас тут порядки интересные!
Услышав всё это от маленькой девочки, я посмотрел на остальных, но никакого удивления на лицах не заметил. Напротив, Кисонька, плотник, дочь, Цыпочка и богиня выражали всеобщее согласие: нехорошо бегать голышом, а потом попрекать самых маленьких за какое-то там боа.
– Просто девочке стало скучно и она заглянула в твой шкаф, – Кисонька тронула меня за рукав. – Что это за костюм?
– Семейный винтаж.
– Нам пора, – сказали старухи.
– Не пора! – завопила сиротка. – Не пора! Не пора!
– Уже вечер. – Родная бабка повернулась к окну и охнула.
– Вам плохо? – подбежала к ней Кисонька.
– В спине стрельнуло.
Старуха сидела, наполовину развернувшись, и не могла принять прежнее положение.
Она напоминала заклинивший руль.
– Ой, не могу, – сказала она тревожно. – Ой, что делать?
Сиротка перестала вопить и посмотрела на бабушку испуганно.
– Где болит? – заботливо спросила бабка-блогер.
– Везде, – разъяснила старуха.
Я подошёл к ней и положил руки на её плечи.
Тело, сковавшее само себя.
– Я могу вам помочь, хотите?
– Не знаю, лучше я к врачу, ой! – Старуха попыталась встать, но не смогла.
Боится попросить меня о помощи, чтобы не быть обязанной.
Прощупываю её позвоночник.
Кисонька говорит, у меня чудодейственные руки.
Так часто говорит, что я поверил.
Ощупывая старуху, я стал лучше понимать её.
Каждое моё прикосновение к костлявому телу создавало её заново.
По крайней мере, для меня.
Вместо отстранённой, ищущей выгоду бабки возникала новая, вызывающая понимание и сочувствие.
И всё-таки нечто тёмное и неясное оставалось в ней.
Нечто инородное.
Она и сама знает это, отсюда её страсть к удалениям частей самой себя.
Я мну старуху всё сильнее, она кряхтит и охает, голос её делается каким-то чужим, крикливым, попугайным.
Мои ладони работают так, будто под пальцами замороженное тесто, я вспотел, и тут залаяла собака.
Она уже некоторое время пристально вглядывалась в пустоту над нами. Я стал волноваться, не свихнулась ли.
Когда собака залаяла, Цыпочка с дочерью воскликнули: «Смотрите!»
В воздухе проявились смутные очертания.
С каждым моим движением очертания делаются отчётливее.
И скоро окончательно проясняются – над старухой нависает демон.
Демона можно рассмотреть во всех подробностях. Он застенчиво улыбается, по всему видно, что устроился этот гад обстоятельно и сниматься с насиженного места не планирует.
Кисонька зажигает свечу, фитиль трещит, распространяя запах тропических фруктов.
Демон смеживает веки и кокетливо стонет, словно пожилой гомосексуалист, удостоившийся ласки волнительного эфеба. Я игнорирую такое издевательское поведение паразита, продолжая массировать плечевой пояс старухи.