Призрачная любовь (СИ)

Ей с трудом верилось в то, что кто-то из врачей, наконец, отозвался на ее просьбу. Вере уже было все равно кого задействовать, лишь бы не оставаться один на один со своей беспомощностью. Хранительница сочла, что врач, проработавший в больнице более ста лет, в любом случае принесет больше пользы умирающей, чем она сама.

— Я же не реаниматолог, Вера… — ответил психиатр.

Тут девушку понесло:

— У нее пневмоторакс и я не знаю, что делать! Я одна, хирурги заняты!

Звонок оборвался. Вера побрела из приемного обратно к себе, чувствуя себя истощенной. Придется делать торакоцентез. Но как? Где взять стерильные инструменты? Что если пациентка ухудшилась? А если она умерла, пока Вера носилась и паниковала?

У дверей реанимации на Веру снова напала родственница Петровой. На сей раз она подготовилась и, видимо, поджидала выскочившую за дверь реаниматолога, сообразив, что доктор рано или поздно должна было возвратиться в отделение.

Вера поначалу даже опешила от неожиданной атаки, не зная, что предпринять. Грузная тетка перегородила вход, выглядела она так, что убрать ее с дороги помогла бы только бригада санитаров, одной хрупкой хранительнице такое дело было не под силу.

— Вы сейчас же пропустите меня к маме и отчитаетесь за лечение! — заявила она.

Вера вспылила.

— Я провожу реанимационные действия!

— Видела я вашу реанимацию, — хмыкнула Петрова-младшая. — Как вы только что бегали курить.

Вера готова была зарычать, но тут из приемного появился психиатр. Поравнявшись с коллегой, он внимательно посмотрел на грузную тетку, и когда та с неприязнью покосилась на новое действующее лицо, легонько сдвинул очки на нос и заглянул поверх стекол скандалистке в глаза. Та промолчала. А потом аккуратно села на лавочку у двери, сложив на коленях руки. Вид у нее был потрясенный и трогательно-растерянный.

— Мама будет любить вас даже там, хоть она никогда такого и не говорила. Зная это вы, наконец, сможете заняться своей семьей, — проговорил психиатр, набирая код на замке отделения.

Следом он распахнул перед коллегой дверь.

— Как ты это сделал? — выдохнула Вера.

— По-моему, тебе требовалась помощь, — скороговоркой произнес психиатр. — Объясню потом. Так что там? Пневмоторакс? И в чем проблема?

Вера указала в зал и пошла следом, надеясь, что пациентка еще жива и выдержала всю эту постыдную неразбериху.

— Действительно, — обернулся к Вере психиатр. — Дела плохи, судя по монитору.

Хранительница сглотнула. Она это знала и без Иннокентия. Вдруг ей стало стыдно. Она приплела дежурного невролога только для того, чтобы не так строго отвечать перед собственной совестью. Словно она сделала все, что могла. На самом деле, это была неправда. Если бы Вера действительно хотела оказаться полезной сейчас, она не просиживала бы предыдущие дни в ординаторской, прячась от своих прямых обязанностей. Она не могла не понимать, что однажды, называясь реаниматологом, окажется один на один с умирающей и что на нее будут рассчитывать. Трусиха и неумеха!

— Я не смогу спунктировать, — проглотив гордость, призналась Вера. — А хирурги… У них остановка на операции.

Иннокентий кивнул, спокойно, уверенно и вдруг стал командовать медсестрами. Потеряв дар речи, Вера следила за ним. Маленькое реанимационное отделение объединилось вокруг единственного врача, который знал, что надо делать, не сомневался в надежности своего ума и рук. В этом было так много притяжения, что Вера и сама не заметила, как включилась в заданный психиатром темп. Им всем сейчас нужен был кто-то, кто взял бы экстренную ситуацию под контроль. Вскоре Иннокентий без проблем поставил дренаж в ремзале.

— Ты, правда, не знала, как это делается? — спросил коллега, когда все было готово.

Вера потрясенно покачала головой.

— Читала в учебниках, — сказала она. — Но вспоминаю сейчас так смазано. Я бы сделала больной хуже…

— Когда я начинал, врач должен был уметь делать все, — выдохнул Иннокентий. — Пойдем!

Пациентку уже перевезли в палату и снова подсоединили к датчикам. Шумел насос, откачивая воздух. Медленно ей становилось лучше. Вера, чувствуя себя обессиленной, опустилась на соседнюю свободную кушетку.

— Я чуть было не убила ее своей беспомощностью, — это была исповедь.

Психиатр встал в двух шагах и молча смотрел на больную или в монитор. Вере не хотелось сейчас видеть его глаза, и она не вглядывалась в лицо. Ей было достаточно самоосуждения. Хранительница думала, что Иннокентий поспешит уйти, но он отчего-то оставался. Сочувствует? Вдруг Вера не ощутила привычного раздражения — она не любила, когда ее жалели, но видеть, что в психиатре было что-то человеческое ей было на редкость приятно. И тогда она снова наступила на горло гордости:

— Пожалуйста, останься тут пока не вернется Михалыч, — взмолилась Вера.

Иннокентий молча сел рядом. Психиатр покосился на мужчину, лежавшего на ближайшей кушетке.

— Не нравится мне, как он двигает руками, — вдруг сказал коллега, и Вера подумала, что это просто был способ прервать тягостное молчание. — Что за диагноз?