Призрачная ночь

Я пошла с Патрис в магазин и уговорила ее купить очаровательный антикварный браслет, и хотя это было довольно приятным занятием, на самом деле я просто убивала время. Когда мы зашли в отдел одежды, я вспомнила, как мы с Лукасом приходили сюда во время свиданий. Он был таким счастливым, примеряя шикарные длинные пальто и безумные шляпы, таким беспечным. Таким живым.

Дело не в том, что я стала меньше любить его, когда он умер, — как такое вообще возможно? — я просто понимала, что жизнь — это то, что я очень любила в Лукасе, а теперь она закончилась.

Когда ученики стали собираться возле автобуса, чтобы вернуться в школу, Лукаса среди них не было. Никто, кроме Скай, этого не заметил. Все стали садиться в автобус, она подошла к сопровождающему и сказала:

— Одного человека не хватает. С ним могло что-нибудь случиться.

— Росса? Ничего с ним не случилось. — Водитель (вампир) пожал плечами, — Он меня предупреждал, что вернется в школу позже. Увидитесь с ним завтра.

Скай не понравилось, что Лукаса оставляют в Ривертоне, и я понимала почему. В любой обычной школе уже подняли бы тревогу. Даже в «Вечной ночи», если бы пропал ученик-человек, все тут же заволновались бы и организовали поисковые отряды. Но ученикам-вампирам предоставлялось больше свободы, и предполагалось, что они и сами могут о себе позаботиться.

Я понадеялась, что так оно и есть.

— Иди отыщи его, — прошептала Патрис, садясь в автобус. — Увидимся позже.

Я быстро ушла с площади и направилась в сторону леса, протянувшегося между Ривертоном и «Вечной ночью». Когда домов почти не осталось, а вокруг зашелестел ветер, я обрела уединение, необходимое мне, чтобы сосредоточиться.

Я представила себе свою гагатовую брошь, ту, что Лукас купил мне в Ривертоне. Черный камень, вырезанный в форме цветка, — камень, исполненный жизни, что когда-то пульсировала в дереве.

Вокруг меня все закружилось как дым, стали меняться оттенки, а потом проявились очертания. К моему удивлению, я оказалась не рядом с Лукасом. Брошь лежала в кармане куртки, сейчас валявшейся на земле под деревьями. Я внимательно всмотрелась, в куртку и поняла, что она вся в крови. Той, после сражения, решила я, но тут увидела, что вокруг что-то валяется. Мертвый енот. Мертвая птица. Мертвая лисица. Из их тел не только выпили всю кровь — они были разодраны на кусочки. Лукас вымещал на них свою жажду убийства — на мелких животных вместо людей.

Где-то неподалеку слышались глухие удары — тук, тук, тук; кто-то стучал по дереву, как будто молотком или, может быть, топором. Взяв в руки брошь и обретя тело, я пошла на звук и увидела Лукаса, раздевшегося До майки. Он стоял лицом к дереву и лупил его, как боксер грушу.

Я подошла ближе. Лукас не замечал меня, да и вообще ничего вокруг. Он с такой силой бил по дереву, что с каждым ударом со ствола слетала кора. Виднелись ободранные участки, блестевшие от крови. Я в ужасе поняла, что Лукас сдирает кожу на руках, и на одном пальце уже показалась голая кость. Должно быть, боль он испытывал невыносимую — и все же бил, бил, бил, без перерыва.

— Лукас! — Я подбежала к нему и схватила за руку. — Не делай этого!

Он прекратил, но на меня не взглянул. Он сильно вспотел, майка прилипла к телу, лицо в лунном свете блестело. Лукас смотрел на это дерево так, будто ненавидел его.

— Я хотел ее убить.

— Она твоя мать, — сказала я. — Она предала тебя так ужасно, как никто бы не смог… Понятно, что ты разозлился.

— Не только ее. Я хотел убить Дану и Ракель, пока они меня спасали. Я хотел убить Скай все то время, что спасал ее. И теперь я все это вспоминаю, и мне нечем гордиться, я не чувствую себя сильным. Я злюсь на себя за то, что не убил их и не выпил их кровь, когда у меня была такая возможность, и ненавижу себя за это, и я… Будь оно все проклято! Будь проклято!

Лукас снова ударил дерево так свирепо, что я поняла — он наказывает себя.

— Пожалуйста, не делай этого. — Я взяла его за руки и прижала израненные ладони к своему лицу. Окровавленные кисти выглядели как после автомобильной катастрофы. — Мне больно это видеть.

— Я пытался так искалечить себе руки, чтобы они уже не смогли восстановиться, — сказал Лукас. — Но они заживают. Пока я ломаю одни кости, другие уже срастаются, и все снова становится как раньше. Я не могу разорвать себя на куски. Я не могу от этого убежать. Выхода нет.

Он был прав, я ничего не могла возразить, поэтому просто обняла его за шею и крепко прижала к себе.

Спустя минуту Лукас тоже меня обнял и содрогнулся, словно безумие его покидало.

Только на время, понимала я. Но никакой другой помощи я не могла ему предложить. Я закрыла глаза и понадеялась, что любовь и в самом деле может победить смерть.

Глава десятая

После той ночи в Ривертоне Лукас стал спокойнее. Жестче. Хотя он продолжал испытывать потребность во мне и пытался придумать для нас какие-нибудь веселые занятия, я (и, безусловно, сам Лукас) со всей очевидностью понимала, что он не прекращает безнадежную борьбу за собственный рассудок, а мне остается только помогать ему, чем могу.