Призрачные нити

Хилл завороженно смотрела на него и не смела перечить. Маг вновь подчинил ее своей воле, приковал, не оставив возможности отступить. В медленном танце платье мерцало, отражая кривые отблески свечей. Сейчас Морин напоминала призрака, который вот-вот растворится в крепких руках Тодора.

– Эмма получила свои часы? – она не к месту вспомнила племянницу, словно пришла в себя.

– Этой ночью все получат зеркальные знаки, и Нордвуд сможет забрать их в свою власть. Если выживут, город даст им шанс освободиться, – вампир не отводил взгляда, испытывая чувства Морин.

– Она погибнет? Погибнет… – ведьма дрожащими руками сжала воротник рубашки мага. – Зачем ты отдал им часы? Ты их вестник смерти. Ты… убийца.

Она хотела отстраниться, но не смогла. Тодор мертвой хваткой сжал ее запястья, останавливая танец. Взгляд Морин похолодел и налился свинцом. Из бессильной женщины, которая только что таяла в крепких руках, она превратилась в монстра, пытающегося отвоевать то, что хотела, – внимание. Ведьмак понимал: внутри Морин давно живет демон, которого пора уничтожить. Вопреки чувствам, связывающим их в прошлом.

– Все, у кого есть шанс получить зеркальный знак, ступили на свою дорогу смерти. Часы – лишь маяк, привлекающий к ним магию Нордвуда, – вампир достал из кармана свой экземпляр. – Как видишь, мои все еще идут. Пока идут.

Он хрипло засмеялся, наблюдая за растерянной Морин. Ее глаза наполнились слезами: холодными, неестественными, будто она только делала вид, что переживает. Тонкие губы сжались, превращаясь в практически невидимую линию. От нее веяло терпкими духами и едва различимым ароматом вереска. Демон, затаившийся внутри, не погиб. Он ждал момента, жаждал возмездия за печать, которую на него наложил Тодор, лишь бы спасти ту, которая была дорога магу.

– Ты глупец, ты мог избежать этого, отказаться от магии, от своей должности, от всего, что принесло бы смерть, но нет… нет… – Морин недоверчиво замотала головой, прерывисто шепча: – Ты не можешь отдаться ему. Не можешь подчиниться. Ты никогда никому не подчиняешься. Только я, только я могла украсть твое сердце… Но жизнь – никто, никогда.

– Ты могла выжать из него всю кровь. Но не переживай, я рад, что оно больше не бьется. Единственный недостаток – это жажда крови, – мужчина говорил спокойно, тихо, таким же низким, вкрадчивым голосом с легкой хрипотцой. – Это тебе удалось. Но моих чувств тебе больше не получить.

Заиграла новая мелодия, однако вампир не спешил отпускать свою жертву. Он хищно смерил взглядом по-прежнему растерянную Морин и повел в танце, наслаждаясь тем, как она дрожала от страха, осознав, что клетка закрылась. В его глазах блестела ненависть. В каждом выверенном движении читалась с трудом контролируемая темная магия.

Хилл, как всегда, оставалась неоднозначной. Тодор видел, какими пустыми и безжизненными были ее глаза. Пугающе огромные зрачки выдавали затаившегося демона, который вот-вот заберет то, в чем нуждался, – осколки ее души.

Казалось, все вокруг стало громче: смех, шепот, крики, разговоры, стук каблуков, звон бокалов… Все смешалось, превращаясь в неконтролируемый хаос, за которым Морин не успевала. Вот только маг оставался неизменно холодным, словно статуя. Он медленно остановил танец и сделал шаг назад, давая Хилл шанс уйти, но та не спешила, тревожно разглядывая изменения. Мужчина прижал кулак к груди, сдерживая боль, но та вырывалась оттуда хрипами. Кровь пошла наружу, и он, захлебываясь кашлем, оторвал пуговицу со своей рубашки, освобождая правое запястье. На нем появился символ Y. Последний из знаков. Черные глаза зло заблестели. Вампир находился на грани.

– Тодор… – Морин стояла как прикованная.

Неестественно худые руки коснулись испачканной рубашки. Она смяла ткань, отчаянно надеясь, что прошлые чувства ей чем-то помогут.

Сейчас маг едва напоминал себя. Он был неконтролируем. Никем. Ничем. Не был похож на самого себя. Он не поддавался контролю. Вампир размял шею, расстегнул несколько пуговиц, игнорируя прикосновения Морин, и зло улыбнулся, обнажая клыки. Он наклонился и поцеловал Хилл, до крови прикусывая ее нижнюю губу. Знак Y вспыхнул, высвобождая темные нити. Они, поблескивая, опутали горло Морин, проникая под кожу. Тодор отстранился.

– Люди уходят, оставляя за собой могилы с воспоминаниями о них. И часто надгробия, отражая свет, мешают рассмотреть даты. Все забывается. Рано или поздно ты не будешь помнить ни тяжелых моментов, ни счастливых. Только отсыревшая бумага укажет на какие-то события из твоей жизни. И, может быть, ты никогда не пожалеешь о том, что забыла, – он наслаждался тем, как женщина беспомощно хваталась за шею. – Но я не жалею, что помню. Эта боль позволяла мне оставаться живым.