Призрачный мир

Китайса вынул пачку, Сопля поплевал на пальцы, вытащил две сигареты, одну сунул в рот, вторую уронил. Китайса дал прикурить. Сопля почавкал, окутался дымом, забрал пачку и зажигалку, отвесил добродушного пинка. Покурил, осоловело, наблюдая за дерущимися воробьями. Развернулся к Борису.

— О! Здорово, барбус!

— Здрасти, Эдуард Иваныч, — улыбнулся барбус Борис, приветливо прогнувшись.

— Ну, че тут? Как торговля?

Барбус неопределенно скособочился, всем видом показывая, что хотя он и тронут заботой Эдуарда Ивановича, но мотыль квелый, рыбок не берут и свободных денег совершенно нет.

— Ладно, будет шлангом прикидываться. Курить будешь?

— Я, Эдуард Иваныч, завязал. Здоровья-то нет, как у вас!

— Потому что здорово… это… здоровый образ жизни веду!

Сопля придвинулся к Борису. Свернутая бумажка перекочевала из руки одного в обширный карман другого.

— Ладно, торгуй, мотылек. Ах-ха-ха! Ловко подколол? Мотыля продаешь, значит, мотылек!

— Хрю-хрю-хрю! Здравия желаю, Эдуард Иванович! — улыбнулась пластмассовыми челюстями бабуся.

— Здорово живешь, Микитична!

— Вы вроде как с лица схуднули, Эдуард Иванович?

— На фитнес хожу. Знаешь, что такое? Это когда спорт.

— Ну, дай-то бог! — истово перекрестилась Микитична. — Нам и без надобности уж.

— Ладно. Хватит мне зубы это самое. Чего там у тебя?

— Как перед иконой, чтоб у меня руки отсохли, если вру!

— Так.

— Нету! Ни одной не продала! А все конкуренты!

— Какие конкуренты?

— Да вот, — сказала подлая бабка и указала на Семена, — пять клиентов отбил!

Семен и отчасти Борис опешили. Сопля вдруг увидел Семена с его банкой, как будто они только что вывалились из зазеркалья.

— Оп-па! Ты кто такой? Ты чего тут стоишь, а?

— И чего? Купил вон место и стою. А что?

— Чего ты тут толкаешь?

— Эльфа вот.

— Дрянь какая-то летучая, — вклинилась Микитична, — больная, наверное, не ест ничего! Сам говорил!

— Нуксь!

Сопля залапил банку. Она почти целиком поместилась в его ладони.

— Оппа! Зашибись! Засушу и на зеркало в тачилу повешу!

— Ты давай не борзей! Поставь банку!

— Пасть закрой, дедушка! — элегантно парировал Сопля, для верности положив вторую ладонь Семену на лицо. Лицо поместилось в ладони целиком.

— Эт! Ты руки-то убери!

Сопля потряс банкой, отчего крохотный эльф свалился и стукнулся головенкой о стенку. Потом он сунул банку под полу и пошел в сторону дирекции, задевая шапкой жестяные козырьки навесов.

Семен перелез через прилавок и крикнул:

— Да что же делается?! Воруют уже средь бела дня!

Соседи по прилавку превратились в болванчиков с отпущенными нитками — стояли, глазами хлопали, внутренне радовались чужому унижению. Сопля невозмутимо удалялся.

— Эй! Харя!

Сопля продолжал уходить. Эльф в банке попробовал вылететь, но опять стукнулся о стекло.

— Тьфу! Да и пошел ты! Щенок! Трус! Сопляк!

Такого оскорбления Эдуард Иванович не вынес. Он повернулся, сделал четыре шага, подкинул банку с эльфом и запустил в голову обидчику.

Машина «скорой помощи» долго пыталась протиснуться к рыночным воротам. Наконец встали как-то между бородатым дедом с гусями и бабой с крупами. Румяные, вонючие от табака санитары резво помчались в толчею. Принесли Семена с черным от крови лицом. Он лежал такой маленький, жалкий, вцепившийся в ниточку жизни. Шептал: «Убил… убил… убил». Хлопнули двери, распугала жирных воробьев сирена. Баба с крупой охнула и уселась на мешки.

Трупик эльфа, раскатанный коваными ботинками в лоскуты, пролежал в грязном снегу недолго — зашипел и превратился в ничто.

Сопля сидел в рюмочной. Перед ним стояла тарелка пельменей со сметаной, стопка, графинчик. Он налил стопку, выпил, с хрустом откусил пол-луковицы, пожевал, закинул в рот пельмень. Самое оно после физических упражнений да на морозце выпить ледяной водки под пельмешки. Настроение у Сопли вновь было превосходное. Солнце проплавило в ледяной корке на окне полынью. Раскаленные добела пылинки плавали в косом луче, взвихряясь прихотливыми протуберанцами. Сопля налил еще одну стопку, закусил, запил стаканом горького шипучего пива. Разжевал еще один пельмень и пошел отлить. Потом в туалетном предбаннике долго мыл руки, поскольку был он великий аккуратист.

Перед самым выходом Сопля заглянул в мутноватое зеркало. Вскочивший утром над губой прыщик почти уже созрел. А сразу под третьим писсуаром лежала толстая золотая цепь. Сопля резво обернулся и подошел к писсуару: на метлахской плитке распластана обертка от конфеты.