Десять лет Арин наблюдала за ним, пыталась связаться, но все попытки прерывал один человек. Мужчина, которого она когда-то полюбила всей душой и сердцем. Сент Лавлес стал её наказанием за дар, подаренный от рождения. Любовь, как и правда, может ранить больнее, чем нож. А её рана всегда ныла и болела, напоминая о себе в минуты радости и печали.
Да, Арин знала, что её сын окончил школу, занимался музыкой, играл в группе и стал известным. Она всегда читала прессу, следила за их творчеством, радовалась его успехам, пыталась хоть как-то стать ближе. Но кому было легче от этого? Ей? Ему? Никому. Он остался без матери, без поддержки отца. Он всегда был один, и в этом только её вина. Арин сама перечеркнула будущее, где они могли быть счастливой семьей.
Когда она увидела его, казалось, весь мир ей не нужен, только бы обнять своего сына. Но Арин поблагодарила зрителей, улыбнулась сквозь слезы и сыграла на бис, пока он бежал по ступенькам. Ангел не вернулся домой, а Рай по-прежнему пустовал.
Даже концерт в Нью-Йорке был спланирован только для того, чтобы увидеть сына и поговорить. Обратить его внимание, достучаться. Сделать так, чтобы её визит не остался бесследным. Так и случилось, только в каждом идеальном плане есть слабое место, изъян.
Арин О'Кифф трусило, пока она шла в гримерку с улыбкой на лице. Она надеялась на то, что увидит там сына, но…
Когда женщина распахнула дверь с надеждой встретить родные глаза, увидела вовсе другого человека. Её телом овладел страх.
Хлопок.
Хлопок.
Хлопок.
Арин встретила голубые пронзительные льдинки. Бывший муж смотрел на нее снисходительно, будто делал одолжение, находясь здесь. Взгляд переместился на вазу, в которой стояли орхидеи сиреневого оттенка. Её любимые цветы… Помощница за спиной замерла, посматривая с опаской и страхом на мужчину. Она думала позвать охрану, но её остановил вкрадчивый голос пианистки:
— Мэрин, оставь нас и попроси, чтобы никто не беспокоил пока.
Девушка сразу же испарилась, чувствуя, как в комнате повисло напряжение, а температура упала ниже «0».
— Здравствуй, Сент.
Арин прошла в гримерную, присаживаясь на диван и обращая внимание на бывшего мужа. Она не позволит ему быть хозяином положения и увидеть её эмоции. Она не прежняя бесхребетная Арин, которую можно напугать. Внешне женщина оставалась совершенно спокойной, но чего ей это стоило, кто бы знал.
— Здравствуй, Эйрин, — Сент улыбнулся, пробегая взглядом по ней и слегка ухмыляясь. — Давно не виделись.
— Да, давно, — ответила она, складывая на коленях руки и глядя прямо в его глаза.
— Кажется, ты хотела увидеть кого-то другого, — высокомерно промолвил мужчина, скользя взглядом по букетам, который замер на кольце. — Но… Твои ожидания не оправдались.
Арин О'Кифф давно научилась прятать эмоции. Глядя на нее, никто бы не сказал, что женщина переживает, и её колотит от страха к этому ужасному человеку. Настоящие чувства видел только инструмент: тогда она открывала сердце, выплескивая боль. Никогда, Сент никогда не узнает, что она его на самом деле боится.
— Прекрасный концерт, — продолжал тем же заносчивым тоном мужчина, — особенно, последняя композиция. Очень… — он сделал паузу, — жалкая.
Арин смотрела на бывшего мужа и не узнавала. С годами он стал еще хуже. Желчь так и сочилась из его голоса. Сент Лавлес был красивым и видным мужчиной, но жестоким и черствым. Арин чувствовала, что он пришёл только с одной целью — втоптать ее в грязь. Напомнить, что она «никчемная шлюха». Те слова всегда преследовали Арин… Но правду знала только она.
— Интересный спектакль, Эйрин, который не увенчался успехом, не так ли? — Сент цыкнул и наклонил голову набок. — Он не оценил.
Пальцы впились в тонкую ткань платья. Больше всего Арин не хотелось выдавать своего волнения, поэтому ее губы превратились в фальшивую улыбку.
— Почему же тогда ты решил посетить его?
— Почему? — повторил задумчиво Сент и прищурился. — Решил встретиться с бывшей супругой, раз выпал такой шанс. Ведь ты так известна, что увидеть тебя нет никакой возможности. Только на концертах.
— Не думала, что такое желание вообще возникнет, — заинтриговано сказала женщина, ведь всегда считала, что Сент мог испытывать по отношению к ней только одно чувство — отвращение.
Мужчина поднялся и сделал несколько шагов в сторону орхидей, касаясь пальцами цветков.
— Да, представь себе. Только не ожидал, что наш сын тоже придет, — он взял в руки записку и с презрением прочитал: — Соломон ошибался. Проходит не все.
Сент Лавлес откинул бумажку в сторону и прошипел:
— Сколько пришлось денег засунуть его агентству, прессе, заткнуть их паршивые, грязные рты, чтобы никто не узнал настоящей фамилии и имени. Позор и разочарование семьи.
— Не смей, — прошептала Арин, сводя брови к переносице. Она не позволит оскорблять сына.
— Пьяница, наркоман, с репутацией повесы, — продолжал выплескивать яд мужчина, отравляя пространство негативом.
— Прекрати, — повысила она голос, приподнимаясь и обходя стеклянный столик. — Как ты можешь так говорить о собственном ребенке?