Призрачный снимок

Мой отец уже был лысым, и я хотел вновь заставить расти его волосы, натирая кожу его головы розовыми лепестками, банановой кожурой и спиртом, который я настаивал на каштанах. Теперь я, в свою очередь, начинаю терять волосы, и у меня нет сына.

ОЖИВШИЕ СНИМКИ

После того, как в 1951 родилась сестра, а за ней в 1955 последовал я, отец часто фотографировал аппаратом «Цейс Икон», который купил с рук в Англии, когда ему было шестнадцать лет, и снимал фильмы на 16-миллиметровой камере «Пайар», полученной от тетки после смерти ее мужа. Я пытался понять, как при помощи снимков и фильмов сохраняется в семье память, и отправился на пасхальные праздники в дом родителей, чтобы просмотреть все снимки и фильмы…

У меня были восхитительные воспоминания о кинопоказах моего детства, когда воскресными вечерами устанавливали проектор, зашторивали окна, крутящиеся бобины шумели, в нагретом воздухе так необычно пахло скользящей пленкой или машинным маслом, жужжал мотор и вращался вентилятор. Показ неизменно завершался фильмом Чаплина «Чарли подает суп», который я тоже пересмотрел и пришел к выводу, что раньше смеялся, не понимая того, что именно было смешным… И я помню практически каждый жест, каждое движение: поездку к санаторию дяди Рауля, свадьбу моих родителей, появление на свет моей сестры, отъезд дяди Эдуара на Мадагаскар на винтовом самолете, лошадиные скачки в Шантийи, свадьбу кузена Жан-Клода… Фильм нашей семьи состоял из десятка бобин с приклеенными одна за другой лентами, они хранились на верхней полке шкафа в жестяных коробках, пронумерованных год за годом. Фильм нашей семьи шел по неизменному сценарию: свадьбы, рождения, материнство (ребенка взвешивают, измеряют, посыпают тальком, дают грудь), праздники, Рождество, пирог с сюрпризом, дни рождения, необычные поездки, коррида, морская прогулка… Отец начинал с того, что снимал цифры, помеченные в календаре, или же пару цифр автомобильного номера, потом он снимал межевые столбы и дорожные указатели по краям шоссе. Перед нами проходили места, где мы из года в год проводили каникулы: Тарон, Фавьер, Люк-сюр-Мер, Эгебель, Круа-де-Ви, Ом-Варавиль…

Просмотр вызвал во мне ностальгические размышления; уже прошло около десяти лет, как мы не включали проектор, и, может быть, это был последний раз, когда мы им воспользовались. Нервозность матери стала еще больше, — может быть, из-за боязни увидеть себя молодой, — и выражалась в скрытых и дурацких тревогах. («Пахнет гарью!», «Прекрати, мы сожжем дом!»). Все фильмы немые, и мне было интересно увидеть, как будут их комментировать, какой разговор вызовут эти картинки. Отмечая для себя время от времени фразы, не относившиеся к какой-либо описательной болтовне, я смог понять, каким тревожным был разговор и каким сильным страх перед смертью. Приведу некоторые фразы:

— Робер покончил с собой…

— Эдуару отрезали ноги…

— Там умерло много людей…

— Посмотри, как изменился Андре…

— Рене так растолстела…

— Было холодно, я просто заледенела, посмотри, какая у меня была прическа…

— Беседку разобрали, потому что она вся сгнила…

— Видишь, в цвете гораздо лучше. Видны цветы, зеленая трава…

— Вот где с ней произошла авария, когда она ударилась головой…

— Какая я была худая, никакого живота, ах, вы только посмотрите…

— Я спрашиваю себя, не должны ли эти фильмы стареть вместе с нами. Так было бы гораздо лучше…

— Он упал в воду и умер. Его нашли на шлюзе…

— Разумеется, это помидор, если бы было в цвете, можно было бы точно сказать, что это помидор…

— Это, конечно же, статуя Девы Марии в Орте…

— Тогда Сюзанн почувствовала острую боль…

— Может быть, мы в последний раз смотрим эти фильмы…

— Эта кукла была голой всю жизнь…

— Мы купались. Вода была теплой…

— Можно подумать, что все это было вчера, хотя прошло двадцать, тридцать лет…

Я подумал, что семейные фотографии вызовут точно такой же печальный разговор, похожий на чей-то навязчивый рассказ о потерях и упадке, хотя на пленке все персонажи, благодаря движению, имели более жизнеутверждающий вид, нежели на фотографиях, и я спрашивал себя, не порождает ли иллюзорное движение еще большую печаль, или же оно просто способствует мимолетному забвению о ходе времени…

А что же я, как я вновь смотрел эти фильмы? Я снова восхищался некоторыми планами, например, там, где видны руки бабушки, которая во время Рождества разворачивает пару сапожек; старый грузовик едет под падающим снегом в темень; тонкая женская рука, показавшаяся из рукава мехового манто в окне машины, выплескивает из стакана воду; или этот полустертый рисунок календаря; или стадо овец, заполонившее проезжую часть (я хотел бы вырезать эти планы из ленты и смонтировать их в другой небольшой фильм, но он был бы слишком коротким и чересчур сюрреалистичным).