На дознании было заявлено, что он был найден сидящим в кресле, и что не имелось признаков каких-либо повреждений, которые могли бы объяснить причину смерти. Но на лице его застыло выражение человека, испытавшего состояние крайнего ужаса. Коробка лежала перед ним на столе. Медицинские показания были очень расплывчатыми. Не имелось никакой болезни, и не было ничего определенного, что могло бы объяснить смерть. Сказать можно было лишь то, что сердце остановилось по какой-то неизвестной причине, и что, по-видимому, покойник был чем-то напуган. Но смерть от испуга — не очень удовлетворительный вердикт; и, по предложению коронера, присяжные решили, что причиной смерти стал сердечный приступ, что удовлетворило всех.
Коробка с именем и адресом доктора Уэллса была должным образом передана ему, и, наконец, красные четки заняли место в сейфе, встроенном в стену его музея, где он хранил некоторые из своих самых ценных экспонатов. Некоторые из нас видели их в течение того короткого периода жизни, который ему еще оставался.
Четки представляли собой тонкую кетгутовую нить, на которую были нанизаны шесть рядов бусин, по шесть в каждом ряду; один набор отделялся от другого более крупной бусинкой. В середине нити имелся очень большой овальный аметист плохого качества, с которого свисала короткая нитка маленьких бусин, заканчивающаяся очень большой. Заметим, что общий вид четок мало чем отличался от привычного для католиков.
Ценность этой вещи была значительной. Маленькие бусины представляли собой рубины, хотя и не отличались хорошим качеством, а большие, разделявшие наборы, — изумрудами. Они были грубо отшлифованы до круглой формы в обычном туземном стиле, но поверхность каждой бусины была грубо поцарапана. При внимательном рассмотрении оказалось, что эти царапины имитировали чешую змеи.
Но самой замечательной в четках была большая бусина на конце короткой нити. Овальной формы, она представляла собой зеленый нефрит, очень странно и необычно испещренный синими, желтыми и красными крапинками. Она имела форму головы змеи, и была вырезана с большим мастерством. Детали головы змеи были хорошо проработаны; два маленьких вставленных желтых опала изображали ее глаза. Но в каком-то смысле художник отошел от своей модели. Губы змеи были слегка приподняты с обеих сторон, словно она рычала, — чего не может сделать ни одна змея, — обнажив клыки. Но кончики клыков не торчали, и челюсти не открывались. Голова была довольно твердой. Важно помнить об этом в свете того, что произошло впоследствии. В целом четки выглядели скорее жутковато, чем красиво. На самом деле, в них было что-то явно отталкивающее.
Ни доктор Уэллс, ни его злосчастный посланник не смогли ничего узнать об истории четок, да и об их использовании тоже. На самом деле, мы все думали, что многое из рассказанного нам об этом, было скорее его предположениями, чем установленными фактами. По его словам, четки использовались не в связи с чтением молитв, а с целью гадания. Он утверждал, что они помещались в трубку и высыпались на землю, чтобы предсказать судьбу спрашивающего, о чем судили по вращению змееподобных четок и положению, которое они, упав, занимали.
Казалось, четки находились в состоянии неустойчивого равновесия. Когда их клали на стол, они дрожали и извивались гораздо сильнее, чем можно было ожидать, прежде чем окончательно успокоиться; и даже после того, как они замирали неподвижно, в течение минуты или двух, они совершали странные, внезапные повороты и рывки. Иногда казалось, что они действительно были живыми. И почему-то они всегда ассоциировались с каким-то злом.
По-видимому, именно в ночь их прибытия доктор Уэллс впервые заподозрил, что с красными четками что-то не так. Он сам рассказал нам эту историю. Он внимательно рассматривал их через увеличительное стекло, выискивая какие-нибудь надписи или знаки, которые могли ускользнуть от его внимания, и два или три раза чуть не уронил их. Это озадачило его, потому что он привык обращаться с вещами осторожно, особенно когда высоко их ценил. Он не мог понять, что именно произошло, потому что ему действительно казалось, будто четки извивались между его пальцами — словно сонная змея. Ему это не совсем нравилось, и он поймал себя на том, что размышляет о возможных расстройствах пищеварения или нервной системы. Он положил четки на стол, взял книгу и стал читать. Через несколько минут, ощущая усталость, он положил книгу на стол, отчетливо заметив, что положил ее между четками и собой. Потом он сидел и размышлял над прочитанным; и естественным следствием этого было то, что он заснул. Когда же он проснулся, первое, увиденное им, было то, что четки теперь располагались перед книгой, а не за ней. А змееподобная голова смотрела прямо на него!