Призрак

У меня сдавило грудь. И мне давит на глаза. Одно упоминание ее имени вызывает во мне огромную волну стыда и вины. Она никогда не сможет увидеть меня такой. Она не поймет. И я только снова разочарую ее. Я продолжаю трогать звезду на своей руке. Надеясь на утешение, но оно не приходит. Потому что именно он делает это со мной. Поднимает этот вопрос.

— Сегодня она вышла замуж, — говорит он мне. — Считай это свадебным подарком. Немного душевного спокойствия для подруги, которая предана тебе.

— Я знаю, что она предана, — огрызаюсь я на него. — Не веди себя так, будто знаешь о наших отношениях. Как будто ты что-то знаешь обо мне или о ней, если уж на то пошло.

— Я знаю достаточно, — говорит он мне. — В конце концов, она все-таки пришла ко мне. Она - причина, по которой ты сейчас здесь. Подальше от Армана.

Я отворачиваюсь, потому что не хочу, чтобы он был невольным свидетелем слез, которые сейчас текут по моим щекам. Но я знаю, что он знает, что они есть. Он даже не пытается дать мне ложное утешение. Или подойти ко мне. Что я ценю.

Я знаю, что поступаю несправедливо. Я знаю, что это эгоистично.

Но Мак не сможет с этим смириться. Принять то, кем я стала.

Она попытается меня вылечить.

Так же, как она делала всегда.

Тогда я была плоха, но теперь… ущерб непоправим.

Я подхожу к окну и стучу по пуленепробиваемому стеклу, собираясь с мыслями. Я знаю, что мне нужно сделать. Я знаю, что правильно. Но от этого не легче.

Я поворачиваюсь и нахожу Алексея, ожидающего, когда я закончу вести бой в своей голове.

— Я не собираюсь возвращаться в Бостон.

— Тебе и не нужно, — соглашается он. — Теперь ты моя жена, Солнышко. А это значит, что я несу ответственность за твою безопасность. И я никогда не попрошу тебя сделать что-то, что подвергнет тебя опасности.

Его тон низкий и серьезный. Как будто защита меня для него важнее всего остального. Но это не имеет смысла. Для человека, который считает себя неспособным любить. Для мужа, который женат на мне только номинально.

— Почему? — спрашиваю его. — Почему это так много значит для тебя?

— Потому что ты моя жена. И это то, что должны делать мужья. Они должны ставить семью превыше всего.

Я наклоняю голову в сторону и рассматриваю его, еще один кусочек головоломки, который теперь встает на свое место.

— Ты имеешь в виду то, чего не сделал твой отец?

Он моргает, пораженный моим ответом. И в этот момент я понимаю, что совершенно права.

— Не говори о вещах, понятия о которых не имеешь, — говорит он мне. — И никогда больше не упоминай моего отца.

— Значит, для тебя нормально подталкивать меня к вещам, которые заставляют меня чувствовать себя неловко, но не наоборот? Это кажется несправедливым.

— Жизнь несправедлива, Солнышко, — отвечает он. — Тебе об этом известно куда лучше других.

В комнате воцаряется тишина, когда мы встречаемся лицом к лицу. Мой муж и я. Этот человек, которого я только начинаю узнавать. И все же он читает меня, как никто другой. Возможно, это работает в обоих направлениях. Возможно, у таких поврежденных, как мы, есть способ обнажить ту же рану в другом.

И прямо сейчас я хочу ткнуть его пальцем. Чтобы избежать этой темы.

— Я даже не знаю, кем был мой отец, — говорю я. — Никто из нас не знал. Все они были разными, но при этом одинаковыми. Отсутствующими.

— Я не собираюсь обсуждать это с тобой, — коротко отвечает он. — Не важно, что ты предлагаешь. Ты забываешь, что это то, что я уже знаю о тебе.

— Я не забыла, — говорю я ему. — Но есть разница между тем, что я тебе рассказываю, и тем, что ты прочитыаешь в моем деле.

— Для меня это не имеет значения.

Его слова обжигают меня, но я не показываю этого. Я больше никому не показываю, что у них есть сила причинить мне боль.

— Почему ты так легко принимаешь это? — спрашивает он, подходя ближе ко мне. — Почему ты не сопротивляешься, когда мужчина, которого ты даже не знаешь, говорит тебе, что ты выйдешь за него замуж? И ты будешь жить здесь, в этом доме, с незнакомцем. И все же при этом ты даже не можешь заставить себя поговорить с единственным человеком, который знает тебя лучше всех?

— Потому что она не знает меня лучше других, — тихо отвечаю я. — Она совсем меня не знает.

Я пытаюсь отвернуться, но он хватает меня за запястье и останавливает.

— Почему?

Я моргаю, глядя на него, и у меня возникает внезапное желание снова возненавидеть его. Он такой лицемер. Требует от меня всего этого. Требует ответов. Когда сам не дает мне того же взамен.

— А с чего бы ей? — интересуюсь я у него. — Как может кто-то знать, если не прошел тем же путем. Как кто-то может понять, каково это, когда тебя не слышат, когда их всегда слышали просто прекрасно?

Он не отвечает. Поэтому я отвечаю сама себе.

— Они не могут. Они не могут понять этих вещей, и все же они чувствуют, что имеют право судить тебя за них. Просить тебя измениться, изменить свою суть. Чтобы исправить то, что не может быть исправлено.

Я слишком много выдала, понимаю я, когда снова встречаюсь с его взглядом... и нахожу полное понимание в его глазах.