Призрак Бомбея

— Призрак? — откликнулся эхом Туфан и, спрыгнув с кушетки, точно укушенный привидением, кинулся к матери.

— Во дворе? — недоверчиво переспросила Мизинчик. «Но зачем? Зачем ей после стольких лет уходить из бунгало?»

Маджи испепелила Парвати взглядом:

— Принеси детям молока.

Та неохотно разняла руки и побрела на кухню.

— Призрак? — повторила Савита. Вдруг ее осенило: то, что находилось за дверью все эти годы, еще страшнее, чем она думала. — Дхир! Нимиш! Ко мне!

Дхир примостился рядом с матерью. Нимиш вернулся с ее шалью и портмоне.

— Проверь дверь ванной! — крикнула Савита Парвати. — Убедись, что на запоре!

Мизинчик схватила розовые резиновые сапожки и под шумок незаметно выскользнула за дверь.

— Это был призрак? — Повар Кандж присел на корточки и ткнул Гулу в бок.

— Призрак? — Гулу растерялся и побледнел. На тряпке, обернутой вокруг его руки, распустились красные соцветия свежей крови.

— Дверь не заперта, — сказала Парвати, вернувшись с подносом солодового молока «хорлик».

— С печеньем? — Пролепетал Дхир, позабыв про страх.

— Я знаю. Она уже вышла, — уверенно добавила Парвати.

— Она?! — Савита остолбенела. Неужели она ошиблась? Неужели в ванной обитал не злой дух, погубивший ее кровиночку, а…

— Парвати! — одернула служанку Маджи.

— Нет, расскажи!

— Мизинчик что-то видела, — сказала Маджи и отмахнулась. — Она ведь еще ребенок.

Савита ухватила Парвати за сари:

— Кто это?

— Ваш ребенок!

Савита так пронзительно завизжала, что Дхир захлебнулся молоком. Из ноздрей брызнули струи пузырящейся жидкости.

— Перестань нести чушь! — приказала Маджи.

— Где она? — закричала Савита, глаза ее, казалось, вот-вот выскочат из орбит. — Гйе? Я хочу увидеть свою малышку Чакори!

— Мама! — пискнул Туфан, а Нимиш силой усадил мать на диван.

— Савита, возьми себя в руки, — велела Маджи. — Она умерла.

— Она вернулась ко мне! Я знала, что она вернется!

— Мама, ты бредишь, — воскликнул Нимиш, набрасывая шаль ей на плечи.

— Успокойся, — увещевала Маджи. — Ради сыновей.

— Мы остаемся, — объявила Савита Нимишу и сбросила с себя шаль. — Моя деточка вернулась ко мне.

Повар Кандж снова тряхнул Гулу, уже сильнее:

— Это был призрак?

Гулу попытался понять смысл вопроса и разобраться, что же случилось ночью. Мысли путались, но две вещи он знал наверняка: во-первых, вернулась Авни, айя утонувшего ребенка, и, во-вторых, он не расскажет об этом ни одной живой душе.

— Нет, — сказал он вслух. — Я просто… поскользнулся.

— Ну, что я вам говорила? — прогудела Маджи, шумно выдохнув.

— А где Мизинчик? — внезапно спросил Дхир.

Все затихли и огляделись.

— Мизинчик! — крикнула Маджи, подавшись вперед на своем троне. — Мизинчик!

Никто не откликнулся. Кунтал и Нимиша послали проверить восточный коридор, но они вернулись ни с чем. Парвати и Кандж вместе обыскали весь дом, но тоже безуспешно. Гигантская грудь Маджи вздымалась, пока она слезала с трона.

— Мизинчик!

— Может, вышла во двор? — предположил Нимиш.

— Во двор? — переспросил Гулу, вспомнив жуткую сцену у ворот.

— Боже упаси! — Парвати метнулась к двери.

— Гйе она? — кричала Маджи, продвигаясь к входной двери с тростью в руке. — Мизинчик! Иди в дом! Кандж, найди ее!

Кандж нерешительно шагнул на веранду.

— Мизинчик! — Маджи заковыляла к воротам.

Гулу, Парвати и Нимиш подскочили к ней и втроем распахнули створки.

Цепь лежала в воде.

Рядом в луже валялись розовые резиновые сапожки.

Но Мизинчика нигде не было.

Пленник ненастной ночи

Оставив запертый «амбассадор» на обочине, Джагиндер отправился сквозь грозу и сумрак на попутках — мимо Чамбала-Хилл, мимо своего дома на Малабарском холме и до самого Чёрчгейтского вокзала на Чёрчгейт-стрит. Как раз напротив размещалась кафешка «Азиатика», где горстка стариков сутулилась над «Ивнинг ньюс», стайка студентов баюкала томики Горького, Чехова и Тургенева, а пары молодоженов осторожно входили и выходили из наглухо закрытых кабинок, которые прозвали в народе «семейными номерами». Несмотря на столь поздний час, в «Азиатике» жизнь била ключом, и атмосфера была дружеская, расслабленная.

Джагидер медленно прошагал мимо высокой мраморной стойки. За ней хозяин-иранец, в пижаме из тонкого белого муслина, в курте без рукавов, с треугольным вырезом, и со священным зороастрийским шнуром садра на поясе, вел торговлю, взгромоздившись на высокий табурет.

— Желтого слона, — сказал парень, показывая на сигареты «Ханидью» со слоном на пачке.

Хозяин потянулся за пачкой, а затем, выдвинув ящик из-под стойки, положил деньги в одно из шести округлых углублений. В каждом лежали монеты различного достоинства: от крошечных двухпайсовых до крупных — в одну рупию, с профилем короля Георга на обратной стороне.

Джагиндер остановился у стойки и засмотрелся на выставку сигарет: дорогие «Голд флэйк» и «Кэп-стен» уютно примостились на самом верху, их подпирали ряды подешевле — «Чарминар», «Хани-дью», «Ссисорс», «Кэвендерс», «Панамас», а внизу выстроились картонные коробки «Пассинг шоу» — с трусоватым хлыщом в цилиндре на пачке.