Призрак бродит по Техасу

Все время меня грызла мысль, что я теряю драгоценное время, которое мог бы использовать для предъявления своих прав на радиоактивную пирамиду - что бы там Фаннинович ни лепетал о лозах и рудознатцах, мне представлялось очевидным, что именно Пропавший Уранинитовый Шурф Чокнутого Русского подсказал техасцам, где бурить их суперскважину.

Настоятельные советы моих коллег забыть про шурф и смириться: Россия, мол, никогда не допускала, чтобы иностранцы эксплуатировали богатства ее недр, - мне еще очень повезет, если им удастся устроить для меня визу и место в космолете! - эти разумные советы я выслушивал с большой враждебностью и растущим подозрением. Уж не торопятся ли они сплавить меня с Терры, чтобы завладеть моими богатствами?

На советы набраться терпения и изучить язык кри (Мендоса), потренироваться в стрельбе из лука (Рейчел), попробовать ЛСД (Гучу) я только огрызался.

Возможно, к этому времени я впал в хроническое полубредовое состояние из-за варикозности вен и неадекватного поступления крови в мозг. Впрочем, сомневаюсь. По-моему, в конечном счете все страдания мне причиняло воспаленное самолюбие, осложненное гравитационной болезнью.

Во всяком случае, когда в первый день Мендоса и отец Франциск отправились договариваться с русскими и не вернулись, когда Гучу, Роза, Рейчел - даже Фаннинович! - на второй день улетели в ве-енвепе и не вернулись, и никак не давали о себе знать, я решил действовать.

Я сел с Эль Тасито играть в джин-рамми, а затем напоил его тем же самым - то есть джином, но без рамми. Когда он совсем нализался, сменил батарейки в экзоскелетах на последние, которые у меня остались, и дождался зари.

При первых проблесках света я вышел из нашего кожаного шатра и, угрожая выдвинутыми стержнями тем кри, которые пытались меня остановить, зашагал к Амарильо-Кучильо.

Небо уже покраснело, когда я добрался до городка и столкнулся с аккуратной новенькой надписью с девятью буквами русского алфавита, которые слагались в два слова "Желтый Нож". Как и техасцы, русские перевели название города на свой язык буквально.

Кроме того, я столкнулся с парой русских солдат - ив первый раз разглядел их вблизи.

Признаюсь, их огромные габариты и еще большая волосатость в первый миг меня ошеломили. С той самой минуты, когда Слезливая Сюзи, космостюардесса, упомянула этих "жутких мохнатых русских", я был убежден, что все разговоры о советской волосатости представляли собой лишь очередное проявление ксенофобии - этого проклятия жителей Терры.

Как бы не так! Ступни, кисти, лица - не говоря уж о голове, шее и ушах двух пехотинцев - покрывал густой мех, распиравший летнюю форму из грубой ткани. Ногти у них стали заметно толще, видимо преображаясь в когти, но не настолько, чтобы мешать пальцам производить человеческую работу.

Однако когда первое ошеломление прошло, впечатление у меня сложилось самое восхитительное. Человеческие глаза, выглядывающие из меха, обретают истинную духовность, напоминая глаза дельфинов, мех же словно скромно заверяет: "Я всего лишь животное, товарищ, ничего особенного. Во мне не найти и намека на антро-поцентричного, надменного шамана, творящего богов и демонов."

И они после первой ошарашенной растерянности, казалось, тоже воспринимали мою необычность совершенно спокойно. "Очень космополитичное зверье!" - подумал я. А когда один из них отозвался на мое "здрасте, товарисчи!" негромким горловым "спасибо", а в ответ на мой вопрос очень ясно объяснил, как пройти к бюро регистрации горнопромышленных заявок, я испытал радостное умиление, словно попал в сказочную страну говорящих зверей.

Естественно, эти русские сильно отличались от относительно безволосых славянских худяков, жиряков и накачанных, но в целом они показались мне более симпатичными - куда меньше брезгливой надменности, ханжеского самодовольства и пуританизма.

Один солдат остался на посту, а другой дружески зашагал рядом со мной, держа свое лазерное ружье с небрежной беззаботностью.

Я указал на серебристый нос космолета, возвышающийся в отдалении над крышами невысоких строений, и спросил:

- "Годдард"?

- Нет, - услышал я привычное русское отрицание.

- "Циолковский"? - предположил я.

- Да! - подтвердил он с каким-то ворчанием и бросил на меня суровый взгляд, но затем к нему вернулось улыбчивое животное благодушие.

Мы миновали несколько разбомбленных и выжженных лазерами кварталов.

По дороге в Бюро мы повстречали еще десять пар пушистых солдат, и всякий раз пары разделялись, так что в убогое здание я вошел в сопровождении одиннадцати очаровательных и кротких, как мне казалось, плюшевых мишек, ростом со среднего человека, но вдвое его шире. Ни один из них словно бы не удивился ни тому, что я был фута на два выше их, ни моему экзоскелету, отчего приятное ощущение, что я попал в сказку, еще усиливалось.