Призрак древних легенд

А девочке хотелось сказки! Чтобы любовь, свадьба, белое платье и цветы, как у принцессы из книжки, которую ей подарил отец. Как же давно это было! От той жизни ничего не осталось. Лишь эта, тщательно хранимая Сольвейг детская книжка с красочными картинками и старый, потрепанный, когда-то порванный, а затем заботливо зашитый неумелой детской рукой, школьный ранец. И яркие воспоминания об одном дне, когда она с папой и мамой ходила покупать к своему первому учебному году платье, этот ранец и всякие нужные и такие красивые мелочи для школы. А потом они ели мороженое в кафе. Мама была в легком воздушном сарафане красивая и счастливая. Она много смеялась и прижималась к папиному боку. А он с нежной любовью смотрел на нее и на Сольвейг. И рядом с ним было так хорошо, так тепло и надежно. Как не было больше никогда в ее короткой жизни.

И вдруг наступила та страшная ночь, когда пришли из порта и сказали, что папин сейнер не вернулся из моря. Полгода они жили верой. А вдруг! Может папу выбросило на один из островов или он попал к пиратам? Лучше так! Оттуда можно спастись, вернуться! Но с каждым днем надежда таяла, пока не исчезла совсем. Мама начала сдавать. Жить становилось все тяжелее. Маминого заработка швеи едва хватало, чтобы кое-как сводить концы с концами. Она стала брать подработки. Им пришлось съехать из квартиры. Сначала в комнату в общежитии для портовых рабочих. А потом, когда мама заболела и совсем слегла, в сырой каменный мешок в полуподвале с маленьким оконцем и заплесневелыми летом и заледенелыми зимой стенами.

Маме становилось все хуже и хуже. Сольвейг давно бросила школу и научилась зарабатывать сама. Она бралась за любую работу. Разносила письма и тяжелые посылки, разделывала рыбу в порту, собирала и продавала всякий хлам. Этих денег едва хватало рассчитаться за жилье, на еду и иногда, когда у мамы случались приступы, на лекаря.

Трущобы припортового города — жестокое место, где время будто остановилось. Облезлые стены домов, затянутые грязными тряпками или забитые досками от ящиков окна. Лабиринт грязных узких переулков, затерянных среди гор мусора, где можно в любой момент получить острой заточкой в живот. Жизнь здесь не давала ни малейшего шанса на нормальное детство.

Сольвейг как-то удивительно легко удалось сдружиться с местной шпаной. Злобные и беспощадные, как крысы Заброшенных земель, мелкие уличные хищники ценили только силу. Щуплая девочка не была сильна. Все-таки когда-то она росла в тепличных условиях. Зато Сольвейг имела хорошие связи среди рыбаков и портовых рабочих, обладала хитростью, изворотливостью, упорством и бесстрашием. Она никогда не лезла в разборки между детскими бандами. Не состояла ни в одной из них. Зато каждый из малолетних бандитов знал, что если обратиться к Чуне, она всегда поможет. Договорится с лекарем залатать пробитую в драке ножом бочину, поможет в реализации ночного улова, подскажет, где можно относительно легко и безопасно взять хорошую добычу. Потому и удавалось девочке избегать до поры до времени навязчивого внимания Рыбы.

И все-таки кто-то ее сдал. Скорее всего, за место в банде. Портовых в трущобах боялись и ненавидели, но каждый девятый мальчишка из десяти мечтал стать бойцом Кракена. Видимо, соблазн сытой и вольготной жизни оказался выше уличных понятий. Да и не большой грех это поделиться с уважаемыми людьми информацией. А бандиты — люди уважаемые. Это не псы-дознаватели из «Ока».

Послышались шаги и голоса. Девочка в страхе замерла. Ну, вот и все. Сейчас опять будет много боли, а потом несущая облегчение смерть. Скорей бы уже. Сольвейг даже на мгновение показалось, что рядом с ней, улыбаясь, стоит Хель. Богиня посмотрела на нее и, покачав головой, исчезла. Растворилась в черном тумане. Но какая же она красивая! И взгляд у нее вовсе не замораживающий, а скорее любящий и нежный.

— Как она? — сквозь вязкую дурную муть в голове эхом раздался смутно знакомый голос. Где же она его слышала?

— В сознание не приходила, — ответил кто-то еще. Этот голос был грубее. Сиплый, надтреснутый, как у старика.

— Должна была, — в интонациях первого послышалось беспокойство, шаги приблизились, и на лоб Сольвейг легла прохладная ладонь. Девочка в ужасе попыталась сжаться и, не сдержавшись, застонала от боли. — Тихо-тихо-тихо, ­– зашептал голос, ­– Все хорошо. Все уже закончилось. Больше тебя никто никогда не обидит. Обещаю. Теперь все будет совсем по-другому, — нежная рука гладила ее по голове, и Сольвейг становилось лучше. Ужас отступал, а вместо него в груди разливалось тепло и уверенность. Как когда-то давно рядом с папой.

Теперь она узнала его! Этот тот парень из грез! Маг, который убил Рыбу! Значит то, что ей привиделось — правда⁈ Все это было на самом деле⁈ И ее мучители мертвы⁈ Она попыталась открыть глаза, но ничего не получилось, будто веки залили вязким рыбьим клеем. Руки тоже не слушались. Зато с попыткой пошевелиться накатила новая волна боли и дурноты.

— Лежи спокойно, — властно скомандовал парень, — Тебе нельзя шевелиться. И молчи. Все вопросы потом, когда поправишься.