Призрак Канта

Меркурьев отнёс охапку к костру и свалил в огонь. Сразу сильно задымило, и он загородился рукой.

— Виктор Захарович, — спросил он, подумав, отчего бы и не спросить! — Дом вам принадлежит?

Старик не удивился, не переполошился, он вообще почти не обратил на вопрос внимания. Он продолжал работать.

— Мне, кому же ещё, — ответил он, нагибаясь, чтоб вытащить длинный прут. — От родителей ко мне перешёл. Завещан дочери, если она найдётся.

— А ваша жена?

— Покойницу дом не интересовал, — сообщил Захарыч. — Она уехала девчонкой совсем, какой дом! Да она тут и не жила никогда. У меня в городе квартира была хорошая в немецком доме, четырёхкомнатная! Батя-то в отставку генералом вышел, и я в пароходстве был человек не последний. Жена моя с дочкой там обитала, покуда я в море ходил.

— А сейчас?

— Что сейчас, Вася? Прими-ка у меня ветки, несподручно одному, видишь!

Василий Васильевич перехватил у него охапку и потащил к костру.

— Сейчас квартира кому принадлежит?

— Хорошим людям, — сказал Захарыч и улыбнулся. — Я ведь её продал, когда решил гостиницу открыть! Деньги нужны были, недёшевая это история, Вася. На ремонт, на лицензии всякие, на взятки. Всё ушло, и квартира, и сбережения мои. Я хорошо зарабатывал, а жил, считай, один!.. А чего ты спрашиваешь-то?

Василий Васильевич палкой разгрёб костер, чтобы лучше горело.

— Человек погиб, — произнёс он задумчиво. — Изумруд у Кристины украли. Какая-то странная история, Виктор Захарович. Всё одно к одному.

— Ох, изумруд этот ещё на мою голову!.. Не знаешь, написала она заявление, нет?

— Нет и не собирается.

Старик стянул рукавицы, вздохнул и опустился на скамейку.

— Вот и не знаешь, радоваться или что делать. Вроде хорошо, что не написала, гора с плеч. А с другой стороны, искать-то его надо, перстень этот!.. Великих денег стоит, так Кристинка говорит. А где его искать? Кто будет искать?…

Василий Васильевич сел рядом.

— Хорошее тут место, — сказал он, глядя в сторону моря.

— Хорошее, — согласился хозяин. — Чисто, тихо, просторно. Я в умной книжке читал, где маяк, всегда так. Он будто охраняет. Я всё детство на маяке провёл, вон с Нинулькой, с Нинель Фёдоровной! Мы оттуда не вылезали, всё в моряков играли.

Виктор Захарович засмеялся с тоской.

— Маяк наш старый, его ещё немцы закрыли. На дальнем мысу один остался, а этот закрыли. Говорят, смотритель ещё долго тут жил. Как в сказке — старик со своею старухой у самого синего моря. Домик у них поставлен был в лесочке, под обрывом. Сейчас от домика и следа не найдёшь, а я развалины помню, хоть и маленький был. Жена смотрителя, покуда жива была, в этом доме, который теперь мой, служила то ли кухаркой, то ли горничной, и хозяйка её отличала, любила, секретничала с ней. Товарками были, одним словом! Так рассказывали. Муж ревновал даже, говорил, мол, ты с в этом доме больше времени проводишь, чем в нашем!

Меркурьев слушал, не перебивая.

— На маяке потайной лаз наверх есть, — сказал старик и опять засмеялся. — Небось не веришь!

— Верю, — с запинкой вымолвил Василий Васильевич.

— Уж я тебе не скажу, зачем он там нужен, лаз этот! Вроде когда война, а корабль подходит, чтобы смотритель мог потихоньку подняться и дать сигнал — смотри, мол, в оба, берег близко! У нас на Балтике туманы такие бывают!..

— Откуда вы знаете про потайной лаз?

— Так мы с Нинулькой его и нашли! До нас-то о нём ни одна живая душа не знала! И сейчас не знает, тебе первому говорю. Мы нашли его и поклялись, что никогда никому не скажем!.. Перочинный ножик у меня был, отцовский подарок, ещё трофейный, так мы на крови поклялись, дураки малолетние. Я себя по ладони полоснул, а потом Нинулька себя полоснула. Она мою кровь как увидела, так вся позеленела, затряслась, но сдюжила, не отступила.

— Жил старик со своею старухой, — задумчиво проговорил Василий Васильевич, — у самого синего моря.

— То-то и оно.

— И никто не знал? Про потайную лестницу?

— Никто, Вася. — Виктор Захарович поднялся, вновь натянул рукавицы и продолжил неожиданно. — Ты молодой, Вася, береги время. Всё, что ни есть, до единой минуточки. Зря не растрачивай — на глупости, там, на ссоры, на злобу, на пустяки. Оно пройдёт, как песок просыплется, ничего не останется. А столько хорошего вокруг, Вася! Вон маяк, море, лес, дом. Моё время почти вышло, а жалко умереть и всё бросить. На том свете, поди, ни маяка нет, ни сада, ни молодости, ни старости.

— Подождите, Виктор Захарович, — сказал Меркурьев, подумав про Канта с Бесселем. — Не спешите. Как там, никто не знает, а здесь и вправду хорошо.

Он кинул в костер ещё одну охапку сучьев.

— Странно, что вы дочь не можете найти, — удивился он. — Не могла же она исчезнуть!..

— Может, куда за границу уехала.

— Может, и так, — согласился Меркурьев.

Они работали вдвоём довольно долго, Меркурьеву захотелось есть, и он совершенно забыл про книгу «Философия Канта», которая была у него в кармане…