Призрак киллера

Но ничего этого в Синегорье нет — ни киностудии, ни эстрады, ни даже пусть самого захудалого журнала мод. Есть только огромный металлургический комбинат да хиленькая система жизнеобеспечения городка, прилепившегося к заводу: так, пустяки — Дом культуры с кружками самодеятельности, киношка, да что-то еще, столь же незначительное и малопривлекательное. И, что самое главное, — столь же бесперспективное. Лена, правда, все-таки не оставляла надежд показать себя. Она выступала в самодеятельности. Сначала в школьном коллективе, потом и в Доме культуры.

Когда Лене исполнилось шестнадцать лет, а ее младшей сестре Наташе — тринадцать, умерла мама. Нестарая была еще женщина, да ведь кого не сломят годы работы на вредном тяжелом производстве — не женское это дело. Здесь, в Синегорье, многие умирают в среднем возрасте — и женщины, и мужчины. Работа на комбинате тяжелая, экология в городе плохая, про продукты питания здешнего производства и говорить нечего… Странно, что кто-то доживает до старости, и такие тоже попадаются, конечно.

Маму похоронили, а две дочери остались одни. Наташу предлагали либо отправить к тетке в далекий город на Волге, либо отдать в школу-интернат. Но ничего из этого не вышло, потому что сестры посоветовались друг с дружкой и решили не расставаться. Ленка, тем более, к тому времени уже заканчивала курсы парикмахеров, и в одной из двух парикмахерских ее ждало место. Деньги там платили хоть и не ахти какие, однако это вселяло уверенность в том, что выжить будет возможно.

Лена закончила свои курсы и пошла на работу. А тут и жених подвернулся — местный парень по имени Володя. Они с Володей были знакомы с детства, потому что жили в соседних бараках. Точнее, теперь это не называется бараками, а носит более звучное название — дома барачного типа. Вроде бы то же самое, а звучит красивее. Не могла же советская власть на семидесятом году своего существования допустить, чтобы граждане продолжали жить в бараках. Война давно закончилась, и сваливать на нее бедствия народа было больше невозможно. Да и война-то ведь была победоносная, как-то стыдно все время ссылаться на нее, особенно если побежденная Германия, от которой вообще в свое время остались руины, теперь жила так, как бедная победившая Россия никогда, судя по всему, жить не будет…

Поэтому в свое время было принято мудрое решение — бараки должны уйти из советского быта. Но поскольку построить новые дома для всех не было возможности, приняли мудрое решение — переименовать бараки в «дома барачного типа»…

В Синегорье таких «домов» было еще много, вот в них и выросли Лена и ее жених Володя. Володя вернулся к тому времени из армии и имел замечательную профессию — он был водителем, а это всегда верный кусок хлеба. Молодые люди ходили в кино, на танцы в Дом культуры и собирались пожениться. Встречаться им, правда, было совершенно негде. Не просто встречаться, а встречаться наедине. У Лены всегда дома была сестра, к тому времени перешедшая в десятый класс, а про условия в доме Володи и вовсе речи не было — он жил в одной комнате с больной матерью, сестрой-школьницей и старухой-бабкой, который уже год лежавшей в параличе. При такой жизни не особенно-то приведешь в дом невесту…

Все-таки в конце концов молодые люди как-то устроились. Лена договорилась с сестрой, чтобы та иногда вечерами подольше задерживалась на занятиях кружка кройки и шитья в клубе и приходила к девяти часам. А за это время, пока у них с Володей было три часа, они все успевали. Так уж и стало заведено — два раза в неделю, когда у Наташи были занятия в кружке, Лена с Володей сразу после работы бежали, не заходя никуда, домой, в комнату в бараке, и предавались там любовным утехам.

Одно плохо — не было никакой возможности пожениться. Потому что не жизнь это, если нет своего собственного угла… А с квартирами в Синегорье было, как и по всей стране, очень плохо. Муниципальное жилье почти не строилось, потому что не было финансирования, а дома, которые строил комбинат, распределялись среди тех, кто там работал.

Володя с Леной никакого отношения к комбинату не имели, и им «не светило». Да если бы и работали, все равно там, на самом комбинате, была огромная очередь на жилье, так что люди получали свои квартиры после пятнадцати-двадцати лет работы…

Ну что тут поделаешь, хоть плачь! Лена иногда так и делала — плакала. Она приходила домой, раздевалась, а потом становилась перед большим зеркалом, вделанным в трюмо. Стояла там, глядела на себя и плакала.

— Я такая красивая, молодая, — говорила она себе. — И ничего у меня нет… Даже с женихом могу встречаться нечасто, и все второпях. И замуж выйти не могу, потому что жить негде. Пропадает красота и молодость…

И от этих горестных мыслей катились слезы по прелестным щечкам…