Призрак киллера

Продукты ему привозил шофер из специального магазина на комбинате, все остальное он и его семья, наверное, покупали в Москве во время частых поездок туда. Что же касается всех прочих услуг — парикмахерских, медицинских, — то и тут все было свое, было предусмотрено так, чтобы важный человек не смешивался с толпой.

Но на этот раз Владилен Серафимович решил постричься именно тут, причем у Лены.

— Узнаешь? — сказал он, улыбнувшись и пошевелив сросшимися брежневскими бровями.

Как же было не узнать?!

Охранники закрыли дверь парикмахерской, встав снаружи так, чтобы никто с улицы не вошел сюда, а Владилен Серафимович сел в кресло и попросил подровнять ему прическу.

У него, несмотря на возраст, была роскошная седоватая шевелюра, к тому же недавно аккуратно подстриженная, так что когда Лена с дрожащими в руках ножницами подступилась к важному посетителю, ей было уже ясно, что стрижка — это только предлог.

«Зачем он приехал? — метались в голове беспомощные мысли. — Что он хочет мне сказать?»

Но молодые девушки всегда бывают понятливее своих сверстников-мужчин. Владилен Серафимович успел сказать только несколько слов, а Лена уже все поняла. Для этого ей не пришлось даже включать мозг, она поняла все на чувственном, подсознательном уровне… А поняв, задрожала… Голос у Владилена Серафимовича был мягкий, густой, бархатистый. Таким голосом хорошо говорить с трибуны, хорошо выступать на хозяйственных активах. Это голос серьезного положительного человека, которому хочется доверять. Но одновременно это был и голос человека, давно привыкшего повелевать, человека, сросшегося со своей властью.

За долгие годы крупной руководящей работы у Владилена Серафимовича сформировалось глубочайшее убеждение в своей непогрешимости, а кроме того, в том, что для всякого человека его слово — закон. Это чувствовалось в повелевающих нотках голоса, во взгляде властных глаз, во всех повадках. Так строгий, но милостивый фараон, наверное, разговаривал со строителями своей пирамиды…

Он еще не сказал ничего особенного, не выразил своих желаний, а Лена уже ощущала смятение и робость перед этим человеком.

Она понимала, что он сейчас что-то велит ей и она не сможет отказаться. Тому было две причины. Во-первых, она с детства знала, какой великий и могущественный человек товарищ Барсуков. Он был велик и грозен перед ней — маленькой и ничтожной. Он был старше ее годами, причем сильно — почти втрое…

Второй же причиной было то, что Лена вообще впервые разговаривала наедине с таким мужчиной. Все мужчины, с которыми она общалась до этого, были такими же, как она, жителями Синегорья. Это были учителя в школе, инженеры и рабочие комбината, нынешние посетители парикмахерской… Словом, все они были обычными мужчинами, принадлежавшими к среднему классу. И, соответственно, — робкими, зачуханными тяжелой бесправной жизнью, озабоченными бытовыми проблемами.

Потому что как ни старались некоторые из знакомых Лене мужчин показать свою мужественность, твердость, силу воли, лихость — все равно было ясно всем, и им самим в первую очередь, что это — блеф… На работе они — подневольные служащие и рабочие, боящиеся за свою зарплату, за место, за путевку летом, за уголь зимой. Дома они — тоже не хозяева. Зарплата маленькая, вечно не хватает, нужно бегать за продуктами в магазин, выкраивать копейки…

Нет, все это не способствует мужественности. А сейчас перед Леной в кресле сидел небожитель — человек далекий от всего, что ее всегда окружало. У него была совсем другая жизнь, другие проблемы. Он был повелителем. Повелителем на комбинате, повелителем в городе, и вообще — повелителем…

Таким людям не отказывают.

— Тяжелый сегодня денек был, — сказал как бы между прочим Владилен Серафимович. — Надо отдыхать… Ко мне гость из Москвы приехал, мы с ним на пикничок собираемся. Поедем с нами, а то скучно без женского общества…

Он сказал это и посмотрел на Лену так, словно был с самого начала уверен в ее согласии. Собственно, это и был его козырь перед ней, эта твердая уверенность в себе и в выполнимости всех своих желаний. Именно это и подавляло Лену, заставляло ее робеть и трепетать.

— Но я же на работе, — пролепетала она, опуская руку с ножницами. — Мне нельзя, у меня рабочее время…

— А! — махнул пухлой рукой генеральный директор. — Ты потом скажи своему заведующему, что тебя Барсуков пригласил. Я думаю, все будет в порядке.

В этом он, конечно, был прав — заведующая померла бы со страху, узнав, что ее парикмахерскую посетил САМ…

— А Володя? — вдруг решившись, спросила Лена. Она не смогла, не нашлась, что добавить к своему вопросу, но генеральный понял ее. Он усмехнулся, пошевелил бровями и сказал:

— А у Володи твоего сегодня выходной… Ты же сама небось знаешь.

Этим было все сказано.

— Ты собирайся, я тебя жду в машине, — произнес коротко Владилен Серафимович и, встав, направился к двери.