Призрак кургана

Рыбаков достает из пачки папиросу «Беломорканал» и закуривает. Владу не предлагает – это не удивительно. Все знают, что Влад не курит. Но название папирос всегда напоминает ему о северной стройке.

– Меня переводят в Москву… – серьезно говорит начальник. – На Лубянку, начальником внутренней тюрьмы. Это большая честь. Предложили взять с собой несколько человек. Я выбрал лучших.

Влал не сразу понял, что имеет в виду майор, но когда сообразил, встал по стойке «смирно».

Через три месяца Рыбаков, Влал и еще один парень из их службы переехали в Москву.

Москва показалась ему спокойной и даже патриархальной. И в самом деле, после лихорадочных чисток и судебных процессов последних лет здесь наступило некоторое затишье. К тому же люди вздохнули с облегчением – угроза войны миновала. Советский Союз и нацистская Германия заключили договор о ненападении. Люди на улицах веселы и болтливы.

Может, оно и пришло, это будущее, о котором так много говорили?

Июнь сорок первого выдался на удивление жарким и душным, в воздухе стояло зыбкое марево – такое чувство, что вот-вот разразится гроза.

И гроза разразилась – как раз в день летнего солнцеворота.

Немецкие войска, почти не встречая сопротивления, шли к Москве. Тактика блицкрига себя оправдала. Железнодорожное сообщение между Москвой и Ленинградом прервалось уже в августе. Начались трудности с продовольствием, вводятся карточки на хлеб, сахар, почти на все.

Правительство в октябре переезжает на Волгу, в город под названием Куйбышев. Жуков клянется, что Москву удержит, и Сталин пока остается в столице, но переносит свой штаб под землю, на станцию метро «Маяковская».

Немецкая армия готовит решающее наступление на Москву. Но это требует времени, и советское командование использует это время наилучшим образом: из Сибири успевают перебросить четыреста тысяч отдохнувших, обученных солдат, на эвакуированных за Урал и сказочно быстро восстановленных заводах штампуют танки и самолеты.

В начале ноября Сталин устраивает военный парад на Красной площади – для поднятия духа населения и армии.

В те же дни резко, как по заказу, холодает, и в середине ноября Жуков начинает контратаку. К пятому декабря уже ясно – Москва устояла.

После этого военное счастье медленно, но верно поворачивается, и после разгрома под Сталинградом многие понимают – немцы войну проиграли.

После войны НКВД разделили на два министерства – Министерство внутренних дел и Министерство государственной безопасности. Влад остался в МГБ.

Москва медленно оттаивает после военных лишений. Снабжение стало намного лучше. Влад живет теперь в однокомнатной квартире. Зарплата у него не очень большая, но приличная, и он купил себе трофейный «опель-капрал».

Работы опять много – нескончаемый поток бывших военнопленных, людей, якобы сотрудничавших с оккупантами, прибалты, украинцы…

Влад все еще получает некоторое удовольствия от ощущения своей власти над заключенными, но Арон смертельно устал. Ему всего тридцать, но чувствует он себя стариком.

Опять много расстрелов – предатели, дезертиры.

– А ты знаешь, почему мы стреляем в затылок? – остановил как-то Влада в коридоре теперь уже полковник Рыбаков. Влад первый раз в жизни видит его под градусом.

– Нет.

– На затылке глаз нет. – Рыбаков усмехнулся и пошел дальше.

Герлоф

– Не понимаю, как тебе хватает терпения, – пожал плечами Йон.

– Руки тренирую, – не глядя на друга, ответил Герлоф.

Он монтировал такелаж на трехмачтовом клипере. Суденышко получалось на редкость красивым – вылитая «Катти Сарк».

Кропотливая работа – нитки, стальные крючочки, обточенные по шаблону зубочистки. Завязав последний узелок, Герлоф откинулся на стуле и с облегчением выдохнул.

– Ф-фу!.. А если честно, Ион, сам не понимаю. У меня даже заказчика нет на эту бутылку. Просто, знаешь…

Его прервал телефонный звонок. Он несколько мгновений подозрительно изучал аппарат, потом снял трубку:

– Лавидссон.

– Добрый вечер, – тихий, хрипловатый голос.

Герлоф узнал его сразу.

– Добрый вечер, Арон. – Герлоф победоносно кивнул стоявшему у стены Иону – Как ты себя чувствуешь?

– Ничего. Нормально.

– А я так себе. Очень расстроился. Прочитал жуткую книгу про Советы в тридцатые годы. Называется «Большой террор».

– Я книг не читаю.

– Но про террор-то ты слышал?.. – Герлоф подождал ответа, не дождался и продолжил: – Почти миллион людей расстреляли только в тридцать седьмом – тридцать восьмом годах. Миллион за лва года!

Арон по-прежнему молчал.

– А ты где был в Советском Союзе, Арон? В армии служил? Ты тогда сказал, что ты солдат…

– Солдаты выполняют приказы, – сказал Арон. – Я боролся с фашизмом.

– Но сейчас-то ты уже, надеюсь, не солдат? Демобилизован, наверное? Война окончена. Тебе надо просто поговорить с Клоссами.

– Ну, нет. Слишком много трупов.

– Здесь, на острове?

– И здесь тоже.

– Где?

Молчание. Герлоф испугался, что Арон на этом и закончит разговор, но в трубке опять послышался голос:

– На земле Клоссов.

– Кто?

– Охранник. Я его застрелил. Похоронен в лесу… рядом с моим хутором. Я там курган насыпал. Маленький… но найти можно.