Призрак Малого Льва (СИ)

Зеле предстояло снять зеленый грим и выйти на сцену в своем истинном обличье, публика ждала, многие именно за этим и пришли. Ей казалось, что будь она самой бездарной актрисой, она имела бы у лисвисов такой же успех. Это обесценивало все ее усилия вжиться в образ и сделать его интересным.

Умывшись, она смотрела на себя в зеркало. Она себе нравилась по-прежнему, ее любимым занятием было расчесывать волосы и смотреть, как они рассыпаются по плечам. Ричард говорил, что она страдает нарциссцизмом, и при этом сам откладывал газету и смотрел на нее.

Дверь слегка приоткрылась.

— О, Дивилимавээла, любовь моя! Звезда моего небосклона! Мечта моей мечты, желанье моего желанья, печаль моей печали! Позволь мне ужом проползти возле твоих божественных ног!..

В гримерную, размахивая длинными руками, ввалилось зеленое косматое существо в ядовито-красном гиматии, тут же бросившись ее обнимать. Злодеев, даже мелких и эпизодических, лисвисы почему-то одевали в красное. Наверно, потому что этот цвет они не любили.

Зела слабо отбивалась.

— Эд, прекрати, ты меня испачкаешь!

— Да! Да! Да! Я тебя испачкаю! Я оболью тебя грязью! Я тебя, уничтожу, несчастная, я тебя задушу!

Эдгар с демоническим лицом сжал ей шею руками в зеленых перчатках и хищно посмотрел на нее в зеркало.

— Попалась?!

— Умерь свой темперамент, — улыбнулась она, — мне еще на поклон идти. И я уже умылась.

— Можешь не спешить, — снисходительно заявил Эдгар, — там этот Заур… три… тьфу… в общем, много-раз-вааль еще читает твое прощальное письмо, а со скалы он бросится минут через десять… До чего же нудные у них пьесы, ба! Хоть бы приветствия свои сократили ради зрителя. Пока у них два героя расшаркиваются, у нас бы половина зала уже уснула!

— Это историческая вещь, — заступилась Зела за автора, хотя ей тоже порядком надоела эта сентиментальная тягомотина, — в те времена у них так и было. Приветствовать друг друга меньше пяти минут считалось неприличным.

— Видно, спешить им было некуда, — усмехнулся внук, — а что: тепло, сыро, еда под ногами квакает, солнышко светит, жизнь прекрасна…

Эдгар, по-императорски закутавшись в гиматий, сел рядом с ней на пуфик для ног. За последний год он сильно вырос, особенно вытянулись руки и ноги. А лицо у него всегда было узким, как будто удивленно вытянутым. Ничего от Оорлов у него не было, только зеленые глаза Ингерды, и те прищуренные и лукавые. И не было в нем решительно никакой серьезности.

— Почему ты до сих пор в гриме? — спросила Зела, — тебя уже час, как отправили в вечную тюрьму.

— Вошел в роль, — довольно улыбнулся он, — правда, я похож на лисвиса?

— Как сам Аккивааль.

— Ну, это ты мне льстишь… но, тем не менее, когда я выхожу в фойе, они меня принимают за своего.

— И тебя это забавляет?

— А то?! Представляешь, видел в антракте такую куколку! Это сон без пробуждения! Подгреб к ней, как положено, даже стихами начал изъясняться, доказывая тонкость своей артистической натуры… а она оказалась с кавалером.

— Эд, неужели тебе правда нравятся лисвийки?

— А что мне делать? Других все равно нет.

— Ну и что?

— Как что? Я сексуально взвинчен.

— О, боже…

— И потом, эти ящерки очень даже ничего, они даже горячей нас на пару градусов. Берешь такую за руку, а у нее — как будто последняя стадия пневмонии. Представляешь? И кожа гладкая. И зрачки, как у кошек.

— Как у рептилий.

— Я и говорю: ящерки… — Эдгар вздохнул, — одно плохо: я им не очень-то нравлюсь.

— Еще бы, — засмеялась Зела, — холодный, белый, с круглыми зрачками, да еще щетина на подбородке!

— Они узко мыслят, — заявил Эдгар, — надо воспитывать у них международный космический вкус. Я этим займусь.

Зела смотрела на него с улыбкой. Он был полон кипучей юной энергии и неординарных идей. Радости переживал бурно, а разочарования быстро забывал. С ним было бы очень легко, если б он давал хоть немного от себя отдохнуть.

— Займись, — сказала она насмешливо.

Потом в гримерную зашел Ричард. Он был в белом костюме с букетом белых алфамирусов. Бесподобен, как всегда. Зела не замечала ни его седины, ни его морщин и до сих пор в глубине души считала, что она его недостойна. Страх, что он ее разлюбит или просто поймет, что и не любил никогда, не давал ей быть счастливой до конца. Бывало, что она успокаивалась, но потом снова начинала бояться.

На лице у Ричарда было написано облегчение.

— Этот Заэлцвааль — просто пытка, — заявил он, шагнув под кондиционер, — еле вырвался!

— Правда? — злорадно усмехнулся Эдгар.

Ричард вздохнул.

— Да. Мне теперь доподлинно известно, что драматургия тридцать шестого века была самой канонической, после чего были сплошные подражания, вплоть да какого-то там еще века. И там были выдающиеся авторы, о которых вкратце было рассказано со сравнительным анализом. А вы знаете, что такое у Заэлцвааля «вкратце»…

— Я же тебе всегда говорила, — улыбнулась Зела, — что драматургия тридцать шестого века была самой канонической.

Он застонал и протянул ей букет.

— Это тебе, любимая. Ты, как всегда, была гениальна. Даже в этой голубой, точнее, зеленой мути.