Призрак Миноса

Этот разговор мне окончательно наскучил. Я всегда начинал скучать, когда понимал, что собеседники не расскажут больше ничего интересного. Поэтому, зевнув, сразу направился к сходням, как только судно причалило к пирсу. Порт встречал привычным и тихим гвалтом. Все-таки с афинской гаванью в Пиреях это местечко явно не сравнится. Не того пошиба.

Тем не менее меня сразу привлек почетный караул, который выставили прибывшие спартанцы на соседнем причале. Точнее не сам он, а ради кого его поставили. О, там было на что посмотреть. Клянусь волосами Горгоны, то шла сама Афродита!

Черные, как смоль, волосы убраны в пучок на затылке. Две тоненькие пряди спадали по бокам слегка округлого лица. Большие карие глаза. Прямой носик и пухлые губы. Роскошный пурпурный хитон качался при ходьбе, подобно морским волнам, при каждом шаге оголяя изящные бедра.

Я не выдержал и тихо присвистнул.

– На кого это ты вылупился? – услышал я позади гневный шепот Флегонта.

– А тебе какое дело? – ответил вопросом на вопрос я. – Или это дочка твоя? – и презрительно хмыкнул.

– Не моя, – торговец сплюнул на пирс, – а даже б если моя была, тебе все равно ничего б не светило.

– Да ну? – я вскинул брови и проследил за тем, как прекрасная дева зашла на спартанский корабль. – Кто это?

– Амара. Дочь правителя Кносса Аристомена.

– О-у-у, – протянул я и вновь бросил взгляд на соседний причал.

Вслед за прекрасной особой на диеру взошли два лучника в легких линотораксах[4] и с кописами[5] на поясах. Спартанский почетный караул отправился следом.

– И куда эта прекрасная птичка собралась?

– Тараксиас, – зашипел мне на ухо Флегонт, – ты и вправду такой тупой, как безрогий бык?! Мне-то почем знать?! И не смотри ты на нее, словно раздеть пытаешься! На тебя-то мне насрать, а вот получить розгами вместе с тобой вовсе не желаю!

– Так, – резко посерьезнел я и обхватил торговца за плечи, словно закадычного приятеля, – я ведь предупреждал, что так называть меня не следует. А еще я предупреждал, что терпение не мой добродетель.

Флегонт опомниться не успел, как получил сильный удар кулаком в пузо. Он громко хватил ртом воздух. Через миг я пихнул его ногой под ягодицы, и толстяк полетел с причала в море, уже глотая соленую воду.

– Осторожней, господин! – нарочито громко молвил я. – Доски здесь такие скользкие! Насквозь промокли водой и жиром!

Торговец встал по пояс в воде. Складчатая одежда мгновенно пропиталась влагой и теперь висела, будто мешок навоза. Флегонт испепелял меня взглядом, пытался отдышаться и сплевывал мусор, налипший на губах и бороде.

Презрительно ухмыльнувшись, я окинул взором пристань. Местные стражники равнодушно покосились в нашу сторону и быстро потеряли интерес. Большой любви к торговцам они явно не испытывали. Спартанцы же целиком были заняты тем, что готовились к отплытию. Рабочие грузили на диеру тяжелые амфоры и тащили несколько мешков. Наверняка с зерном и прочей провизией. Однако они меня мало интересовали. А та, кто смогла привлечь внимание, уже скрылась на борту.

«Интересно, куда она направилась? Не сидится в родных стенах? Да… в этом мы с ней схожи».

С трудом, но я заставил себя забыть об Амаре и сосредоточиться на цели своего визита. Она виделась не менее занимательной, чем прекрасные бедра дочери правителя Кносса.

Услышав позади чье-то тихое сопение, я обернулся, рассчитывая увидеть Агафона, выгружающего амфоры, но это оказался Иринеос. Щуплый юноша с трудом удерживал в руках сосуд среднего размера. По тому, как сильно напряглось его лицо я понял, что он всеми силами старается не выронить вино. На лбу бедолаги выступила испарина и блестела в лучах жаркого критского солнца. Мне даже стало немного жаль его. Если Иринеос не сумеет выручить достаточно денег за это, пусть и дерьмовое, вино, то обратно в Афины точно может не возвращаться. Отец с него три шкуры спустит и продаст кожевникам, дабы возместить убытки.

Пока наблюдал за отчаянными потугами юнца, в голову пришла озорная мысль, и я не преминул ее озвучить:

– Геройство – удел дураков.

Иринеос вскинул на меня удивленный взгляд. В этот момент его нога споткнулась о сучок, и юный сын афинского торговца полетел носом на пирс, выронив амфору. Раздался громкий треск, дешевое фракийское потекло по доскам алыми ручьями. Юноша поднял голову и обреченно уставился на разбитый сосуд. На свежие ссадины на локтях он даже не обратил внимания.

– Сколько их еще у тебя? – с усмешкой поинтересовался я.

– Еще восемь, господин, – обреченно выдохнул паренек.

– Хм.

Я похлопал по кошельку.

«Еще достаточно…».

Достал восемь драхм и, ступая сандалиями по разлитому вину, подошел к распластавшемуся Иринеосу:

– Плачу за все.

Юноша вздрогнул и ошеломленно воззрился на меня снизу вверх.

– Что, господин? – прохрипел он.

Я покровительственно улыбнулся:

– Плачу за все амфоры.

Иринеос продолжал валяться на причале, беззвучно открывая и закрывая рот, как выброшенная на берег рыба.

– Но, – я загадочно прищурился, – придется отработать.