Призрак миссис Рочестер

Я быстро поднялась по открытой лестнице без перил и, оказавшись на лестничной площадке, обнаружила источник зловещего света. Верхний ряд окон шел прямо под потолком, и стекло пропускало последние лучи золотистых закатных сумерек. Быстро взглянув на комнату Эвана справа, я решительно подошла к двери, ведущей к Беатрис, и зашла.

Как-то тут… призрачно. Именно это слово пришло в голову. Белые стены, белая же мебель. Льдины белых ковров на белом полу. Огромные окна за прозрачно-белой пеленой занавесок.

И кругом ни единого пятнышка, ни пылинки. Постель будто только заправили, простыни и покрывало туго натянуты по углам – фирменный стиль Аннунциаты. Я провела ладонью по белому атласному покрывалу, представляя, как здесь лежит Беатрис и смотрит свои сны.

На белой стене напротив кровати выделялся прямоугольник другого оттенка, будто там долгое время висела картина, а потом ее сняли. Именно эту картину Беатрис видела, просыпаясь по утрам.

Тот портрет Модильяни в башне… он был как раз подходящего размера, во всяком случае, мне так запомнилось.

Если он висел здесь, почему Беатрис его уничтожила? Вырезала глаза, искромсала рот и грудь? Будто это было чем-то личным.

Я огляделась вокруг в поисках туалетного столика и нашла его в прилегающем вместительном будуаре. Роскошный, снова белый стол с трельяжем и лампочками по бокам. Сверху зеркал, на полочке, лежала щетка для волос марки «Мэйсон Пирсон», из щетины кабана, в которой запутались длинные светлые волосы. Рядом – помада в золотом футляре. Тот же блестящий лавандовый оттенок, как у помады в «Ауди».

Интересно, это та же самая? Если да, то кто положил ее сюда?

Надев колпачок обратно, я положила сапфировый браслет рядом с помадой. Из будуара дальше вел арочный проход: это оказался огромных размеров гардероб с зеркальными дверями-стенами. Я зашла внутрь: на меня, точно в фильме Басби Беркли, смотрело множество моих отражений.

А ведь в планах, которые мне прислали, этой комнаты с таким количеством дверей не было. Вероятно, ее добавили позже. А раз так, то, возможно, я была права насчет потайных ходов. Может, за одной из этих стеклянных дверей как раз и скрывалась еще одна комната или проход.

Наугад я открыла одну: там оказалась вращающаяся вешалка с кучей едва помещающихся платьев. Длинных, коротких, средних… вешалки и платья занимали все пространство. Закрыв эту дверь, я открыла следующую. На еще одной вращающейся вешалке так же плотно висели пиджаки и блузки.

Перейдя к дверям напротив, я выбрала следующую.

Туфли. Сотни пар на разных ярусах крутящихся подставок: на тонких высоких шпильках, без каблуков, босоножки, ботинки… Все педантично расставлены и выравнены по парам. Я слегка подтолкнула одну подставку, ослепленная разнообразием роскошной обуви, и та закрутилась. Но вдруг я кое-что заметила. Стоп. Одна из туфель стояла неправильно, задом наперед и съехав набок. Я сняла ее с подставки.

Нежно-розовые лодочки из тонкой кожи на высоком прозрачном каблуке. Очень большого размера и узкие. Я знала, что у Беатрис были необычные ноги, но это граничило с уродством. Я перевернула туфлю в поисках размера, и тут из нее что-то выпало.

Пошарив рукой по толстому ковру, я нащупала маленький камешек. Бледно-желтый, овальной формы, в какой-то засохшей желтой грязи. Я протерла его.

Не камушек. Тут были какие-то отметки. Едва различимые цифры: 200.

И вдруг перед глазами отчетливо всплыло воспоминание о маме. Ее ужасные последние дни жизни, когда она превратилась практически в скелет и уже ничего не могла проглотить, ни воду, ни таблетки…

– Что вы делаете?

При звуке голоса за спиной я резко обернулась, уронив таблетку обратно на ковер.

В арочном проеме стоял Эван и холодно смотрел на меня. По его лицу, скрытому в темноте, ничего невозможно было прочитать. Я открыла рот, но не могла произнести ни звука. Только сердце стучало как сумасшедшее.

Подойдя ко мне, он забрал туфлю, бесстрастно осмотрел и покрутил.

– У моей жены были необычные ноги, – ровным тоном заметил он, вообще без каких-либо эмоций. – Из-за этого ей сложно было участвовать в показах. Приходилось втискиваться в дизайнерские размеры. К концу Недели моды ноги у нее были все в синяках, до черноты, до крови. Боль была невыносимой. Собственные туфли ей делали на заказ в Милане и Париже.

Я все еще не могла вымолвить ни слова. Эти глаза напоминали черный лед.

– Что вы тут искали?

– Ничего, – выдавила я. – Простите. Мне не следовало влезать…

– Да, – согласился он. – Не следовало.

Я торопливо прошла мимо него через спальню обратно в коридор, а по ступенькам и на улицу спускалась еще быстрее. Дура, дура! Не сбавляя хода, я шла по дорожке прочь от особняка, сердце оглушительно стучало, и я все ждала, не раздастся ли сзади шорох лап бегущих овчарок и звук шагов Эвана, по-прежнему с тем же потемневшим лицом и черным ледяным взглядом.

Идиотка, ругала себя я. Что ты рассчитывала найти?

Тайные комнаты? Беатрис или ее скелет там, внутри?

Когда я уже перестану писать истории у себя в голове?

Вот только я же нашла кое-что.