Призрак мыльной оперы

Хотел уже Котя уносить ноги от греха, да смотрит — тихо все, менты отъехали, про покойницу забыли. Пригляделся Котя, что бы такое у нее позаимствовать в хозяйстве полезное. Давно уже привычки свои — насчет того, чтобы только еду воровать — Котя переменил, брал теперь все что подвернется — жизнь заставляла.

Конечно, у покойников красть — грех большой, а с другой стороны, ей ведь, девке-то этой мертвой, ничего уже не нужно. А он, Котя, пока еще живой, ему любая мелочь в хозяйстве пригодится, жизнь ведь у бомжа трудная.

Пригляделся Котя повнимательнее и расстроился. Ну совершенно никчемная девка попалась, нечего с нее взять. Обувка поношенная, курточка рваненькая, вот разве что сумка… Раз сумку не украли, стало быть, девку не ограбили. Так что, может, у нее в сумке пара сотен завалялась. Кому-то такая сумма — ерунда, а Коте подспорье хорошее.

Вытянул Котя руку, а тут кот полосатый в бок толкается — дай пройти! Пустил его Котя в окошко, а котяра наглый сразу к покойнице бросился. На запах крови, надо думать. Коте аж поплохело. Да только кот повел себя странно. Поначалу-то уши прижал и стал красться вперед, а только вдруг встал как вкопанный, шерсть на спине поднял и хвост трубой распустил. Лужу кровавую понюхал и чихнул в недоумении. Лапу брезгливо отряхнул и попятился.

Ох, не к добру это все, Котя думает, хоть котяра и прохиндей тот еще, а все же животные в таких делах больше чувствуют. А кот пятился-пятился, потом аккуратно обошел лужу, шерсть на спине пригладил, хвост опустил, да и подошел к девичьей голове. И тихонько так тронул ее за лицо мягкой лапой.

Котя уж хотел было кота шугануть — все же не дело это, так с покойницей обращаться. А только покойница вдруг пошевелилась и рукой махнула. Потом глаза открыла: «Брысь, — говорит, — тварь помойная, у тебя блохи!» Кот и ушел, спорить не стал. А Котя глазам своим не верит: встала покойница со стоном, потянулась, в лужу кровавую вляпалась, да и выругалась нехорошими словами.

Тут Котя опомнился, закрестился: «Свят, свят, свят, чур меня, — шепчет, — изыди, сатана, сгинь, нечистая сила, пропади пропадом!» Это что же такое получается, думает, вроде бы и не пью я почти, а покойники на глазах оживают! Видно, грехов много, надо бы в церковь зайти, да кто же туда пустит-то в таком виде?

Хотел от окна отойти, а ноги словно свинцом налились — не идут никуда. И тут девка эта самая, живая покойница, подходит к окошку, да и кидает туда что-то. Как глянул Котя, так и обомлел, ведь это она шею свою окровавленную бросила.

— Господи, помоги, не дай пропасть от нечистой силы! — взвыл Котя дурным голосом.

Да поздно сообразил, что надо бы промолчать. Девка на его крик голову повернула, смотрит Котя — есть у нее шея, на положенном месте. Нормальная такая шея, длинная, чистая. А что же тогда она выбросила?

Девица усмехнулась, шарфик грязный сняла и тоже в окошко бросила.

— Не бойся, дядя, я живая. На вот тебе, только не ори.

И сунула в окошко тысячную новенькую. Котя аж затрясся. Ни в жисть, думает, эти деньги нечистые не возьму! Они ж обманные, пойдешь в магазин, а они и пропадут. Нет уж, Котя человек ученый.

— Ну как знаешь, — сказала живая покойница, развернулась, да и пошла со двора, спотыкаясь и бок потирая. А Котя посидел еще немножко, потом тысячную двумя пальцами взял, да и положил под камушек. Решил подождать немного, а потом посмотреть — вдруг не пропадет она. А если пропадет, то и жалеть не стоит, ну ее к бесу.

— Слушай, Питиримыч, чего-то мы с тобой сегодня засиделись! — Капитан Гудронов отодвинул пустую тарелку и взглянул на часы.

— А куда нам спешить, Сеня? — отозвался напарник Гудронова Ананасов, доедая кусок пиццы «четыре сыра».

Это был самый вкусный кусок, с сыром горгонзола, он нарочно отложил его на закуску, так что никак не мог оставить его недоеденным.

— Да мы тут уже минут сорок сидим! — проговорил Гудронов, который давно уже доел свою пиццу и теперь скучал.

— И что же, за сорок минут повысились показатели преступности в нашем районе? — осведомился Ананасов, запихивая в рот пиццу. — Шире надо смотреть на вещи, Сеня! Знаешь, как говорил один китайский философ? Если ты хочешь кому-то отомстить — просто сядь на берегу реки и жди, раньше или позже мимо тебя обязательно проплывет труп твоего врага! А здесь, у Люси, сидеть куда лучше, чем на каком-то сыром берегу. Тепло, и сухо, и комаров нету.

— Знаю я этого китайца! — возразил Гудронов. — Никакой он не китаец, он киргиз из Оша, входит в банду Косого, я его еще в девяносто четвертом брал! Тот еще философ!

— Во-первых, тот киргиз — вовсе не киргиз, а казах, — заспорил Ананасов, а во-вторых…

— Мальчики, а что я вам принесла! — нараспев проговорила Люся, поставив перед двумя бравыми капитанами подносик с двумя запотевшими рюмками и мисочкой квашеной капусты. И встала рядом, подбоченившись, и глазами синими заиграла.

— Люся, ты чего? — ужаснулся Гудронов. — Мы же на работе!

— Правда, Люсенька, ты это… того… — робко поддержал напарника Ананасов, не сводя мечтательного взгляда с соблазнительного подносика. — Ты же знаешь, нельзя нам.