До того, в советские времена, он преподавал историю партии и какие-то смежные дисциплины, был доцентом. Потом эта тема стала неактуальной, но у доцента сохранились в институте связи, и его не выгнали, только сменили специализацию. Правда, в истории религии бравый доцент разбирался как свинья в апельсинах, путал буддистов с баптистами, а кришнаитов с крестоносцами, зато пропагандировал на своих лекциях здоровый образ жизни и патриотический подход к театру.
— Мы, работники культуры, должны бороться, это, с тлетворным влиянием запада! — кричал он с институтской кафедры, брызгая слюной. — Мы должны каленой, это, метлой насаждать в театре отечественный репертуар! Всякие, это, Теннеси Уильямсы и Юджины, извиняюсь, О’Нилы разлагающе действуют на нашу прекрасную молодежь! Что они могут принести нашему зрителю, кроме пессимизма, сомнений и низкопоклонства перед буржуазными ценностями? Их внедряют сотрудники западных спецслужб!
— А Шекспир? — подавал голос с последнего ряда отличник Костя Ласточкин.
— Шекспир — это другая тема, — отмахивался от Ласточкина доцент. — Об этом мы с вами поговорим на экзамене. А сейчас вы должны усвоить, что есть прекрасный отечественный репертуар: Вишневский, Тренев, Погодин, в крайнем случае Арбузов.
— А какое отношение театральный репертуар имеет к вашему предмету — истории религии? — не сдавался Ласточкин.
— Самое прямое! — твердо отвечал доцент. — И если вы, Ласточкин, этого не понимаете, сомневаюсь, что вам удастся сдать экзамен! Вы должны запомнить одно — нам, работникам культуры, нужно неуклонно бороться за отечественный репертуар, бегать по утрам, обливаться холодной водой и питаться, это, проросшими зернами.
Для иллюстрации этих тезисов он приводил свое любимое стихотворение (разумеется, отечественное):
Впрочем, сам доцент тоже мог служить рекламой здорового образа жизни: был он крепкий и свежий, как гриб-боровик.
Правда, была у него одна прискорбная слабость: он не мог пропустить ни одну хорошенькую студентку, принимал у них экзамены по вечерам и очень подолгу.
Как-то и сама Лола оказалась на таком вечернем экзамене.
Доцент сел рядом с ней, проникновенно заглянул в глаза и спросил, понимает ли она, как важен в наше время патриотический театральный репертуар.
Лола ответила уклончиво и попыталась перейти к теме билета — различиям между лютеранской и англиканской конфессиями.
Однако доцент отмахнулся от назойливых протестантов и начал внушать Лоле, что ей для успешной сдачи экзамена необходимы дополнительные занятия, желательно — у него на дому.
— У вас, это, большие способности, — говорил он Лоле, — но вы, это, еще не до конца осознали важность патриотического репертуара. Я думаю, вам, это, нужны дополнительные занятия. Индивидуальные. Приходите, это, сегодня вечером, часам к восьми. Я вас, это, научу как следует разбираться в репертуаре.
Чтобы у студентки не осталось никаких сомнений относительно его намерений, доцент чувствительно ущипнул ее за ляжку.
В тот раз Лола как-то выкрутилась и пожаловалась в деканат.
К тому времени там накопилось уже очень много жалоб, и доцента, несмотря на его обширные связи, наконец с треском выгнали из института. Должно быть, решающую роль сыграло то, что он, не разобравшись, пригласил на дополнительные занятия дочку одного очень влиятельного человека.
В следующий раз Лола встретила бравого доцента лет через пять, когда заехала на цветочный рынок. Она шла мимо продавцов, расхваливающих герани и фуксии, лилии и рододендроны, и вдруг увидела удивительно знакомое лицо.
Бывший преподаватель стоял перед ведром, из которого торчали какие-то подозрительные зеленые отростки, и вещал хорошо поставленным голосом:
— Мы, садоводы-любители, должны бороться с иностранными растениями, которые, это, упорно насаждают у нас на дачных участках сотрудники западных спецслужб! Что могут принести нам все эти клематисы, спацифиллумы и прочие аквилегии? Ничего, кроме, это, пессимизма, уныния и низкопоклонства перед западом! Нет, мы должны распространять наши отечественные, патриотические сорта: касатик, ноготки, золотые шары, анютины глазки… красная гвоздика — тоже хороший цветок!
— Вообще-то, аквилегия — это наше растение, — подал голос скромный старичок. — По-нашему называется водосбор.
— Вот и называйте его по-нашему! — отмахнулся бывший доцент. — А вам что, женщина?
Он обращался к чрезвычайно возмущенной особе, которая стояла перед ним в плотных матерчатых перчатках, с какой-то колючей веткой в руке.
— Ты, козел, мне что продал? — проговорила она, когда продавец обратил на нее внимание.
— А что такое? Что такое? — забеспокоился бывший преподаватель. — Я вообще первый раз вас вижу!
— Как же, первый раз! На этом самом месте ты стоял, и морду твою наглую я запомнила!
— Ну, я же не могу всех покупателей запомнить… А в чем, собственно, дело?
— Ты мне клялся, что это будет пион древовидный, а посмотри, что выросло! Обычный чертополох!