Призрак Небесного Иерусалима

Старик склонил голову: мол, фруктового, отчего бы и нет? И невозмутимо огляделся, полуприкрыв глаза тяжелыми веками, молча проведя взглядом по коридору, темным иконам на беленых стенах, дизайнерской люстре: водопаде из хрустальных капель. Иннокентий смутился своего благополучия, заметил, как поджал губы отец, но лицо старика оставалось бесстрастным.

Кентий усадил гостей на кухне, засуетился по-хозяйски, накрывая на стол: ошпарил белоснежный, толстого фарфора чайничек, насухо вытер его полотенцем, засыпал фруктовой чайной смеси… А в голове крутилась мысль: почему они пришли? И отец-то бывал у него на квартире не частым гостем, а уж такой важный визитер – и подавно. Зачем отец его привел? И сам себе ответил: нет, не отец привел старика. Все случилось с точностью до наоборот: это отец здесь по воле наиважнейшего в староверческой общине человека. И значит – повод тоже был – наиважнейший. Только при чем здесь он? – ломал себе голову Иннокентий, разливая по чашкам ярко-красный душистый фруктовый сбор и продолжая автоматически улыбаться.

– Твоя подружка, – начал отец, и Иннокентий вздрогнул, чуть не пролив заварку на скатерть. – Та, за которой ты ходишь уже последние пятнадцать лет…

– Маша? – Вопрос был риторическим. За кем еще он «ходил» последние пятнадцать лет?

Иннокентий аккуратно поставил чайник на место под пристальным взглядом двух пар глаз.

– Мария Каравай, – вступил тихим голосом глава общины и сделал паузу, в которую по-деревенски, вытянув губы трубочкой, подул на чай, – практически возглавляет группу, идущую по следу какого-то маньяка. Сегодня они пришли с вопросами в церковь на Басманной. Причетчика не было, с ними разговаривал Яков… Однако понятно, что люди с Петровки будут продолжать рыть землю вокруг нашей общины, и никакой пользы от этого не случится. А напротив… – Старец оторвался от чашки и впился в Иннокентия пронзительными глазками, и набрякшие веки внезапно перестали быть сонными, будто втянулись в глазницы: взгляд у старца стал молодой, острый: – А напротив, случатся одни несчастья.

– Это твой долг – защитить своих, Иннокентий, – вступил отец. – Люди озлоблены. Немного надо, чтобы началась очередная «охота на ведьм». Достаточно одной статьи в желтой прессе про маньяка-староверца, и все, что мы пытались построить последние годы, сгинет, как оно не раз уже случалось! Ладно, будут мешать заниматься делами… – Отец вздохнул. Он был крупным бизнесменом, специалистом по деревянным изделиям: от мебели до балясин с лестницами, и «охота на ведьм» грозила ему напрямую. – Так ведь дальше пойдет: вышлют староверов, только что вернувшихся на север из Южной Америки, остановят дела по возвращению наших церквей…

– Нам ни к чему, – тихо сказал первосвященник, не отводя от Кентия внимательных глаз, – чтобы все узнали про количество наших общин, про людей из наших, живущих светской жизнью. Не потому, что это преступно, но потому, что, крича о вере предков наших на всех углах, мы ее и предаем. Наша правда в молчании, что появилось раньше слова.

– Я не уверен, что смогу в чем-нибудь убедить Машу. – Иннокентий тряхнул головой. – Она вполне самостоятельна, упряма и почти всегда достигает своей цели.

– И пусть достигает. – Старик погладил бороду. – Цель святая – поймать убийцу. Только она ищет его не там, где следует, а когда осознает свою ошибку, зло уже будет совершено. А ведь нельзя, чтобы к добру шли злыми путями…

Они помолчали – ангел пролетел.

– Я постараюсь, – сказал наконец Иннокентий. – Но ничего не могу пообещать.

– Хорошо, – степенно кивнул глава общины.

– Постарайся, – добавил отец. И оба гостя поднялись и прошествовали в прихожую. Там старик перекрестил Иннокентия и вышел, а отец молча сжал плечо своей тяжелой лапищей. Закрывая за ними дверь, Кентий подумал о том, что бы сказали отец и глава общины, если б знали, что он сам, лично, участвовал в расследовании, которое сейчас рискует дискредитировать беспоповскую общину. Он вернулся на кухню. Три чашки с красным остывшим чаем так и стояли на столе. Как три купели, наполненные кровью. Иннокентий хмыкнул и вылил чай.

Одна фраза первосвященника крутилась у него в голове: «Нельзя, чтобы к добру шли злыми путями… Нельзя…»

Андрей

Маша согласилась поехать на дачу к Андрею, когда тот уже довез ее до подъезда.

– А хочешь, – сказал он, независимо выдувая дым в открытое окно старенького «Форда», – поедем ко мне?

Они еще даже и не целовались – по дороге, как назло, им была сплошная «зеленая улица», и Андрей только сжимал влажную Машину ладонь в своей, перехватывая другой по очереди руль – коробку передач.