Призрак оперы N-ска

В ответ на это Пустов поднял трубку местного телефона и сказал туда несколько слов. Не успел он положить трубку, как в кабинете уже возник композитор Кошмар (родной брат дирижера Кошмара) и, положив на стол Пустова тоненькую папочку, немедленно исчез. «Кошмар донес, иуда!» — мелькнуло в голове у сразу как-то затосковавшего Шкалика. Акакий Мокеевич тем временем неторопливо извлек из папочки на свет Божий несколько мятых тетрадных листков, исписанных крупным ребяческим почерком, и расправив их у себя на столе, принялся читать с выражением, иногда слегка заикаясь:

«Ты украшаешь жизнь народов,

Как мудро все, что ты творил!

Ты вдохновенно победил

Ничтожных критиков-уродов.

Палимы злобой, шли они

На светлый разум музыканта —

Но тьмы и злобы прошли дни,

И в лету кануло бельканто.

Иные песни люд поет,

Иные оперы слагает:

Во всех аулах аксакалы,

В красивом лайнере пилот —

О Абдулле поют они,

Как вдохновенный сын Урюка

Зажег нам творчества огни,

Поправ талантами науку…»

— Что, читать дальше? — ласково спросил он.

— Я же не знал, что музыку будет сочинять Мусоргский! — запищал Шкалик, ухватившись за спасительную соломинку. — Я думал, что для коллег стараюсь…

— Незнание не избавляет от ответственности! — грозно брякнул Тайманский.

— То есть, что значит: «не знал», голубчик? — поинтересовался Пустов. — Вы обещали! Мы отдали этому… — благодетелю вашему — фестиваль «Темнота»; мы сделали его почетным председателем фонда «N-ские друзья могучей кучки»… Мы, наконец, позаботились о том, чтобы максимально избавить кое-кого от нежелательных выступлений в прессе различных несознательных э-э-э… критиков, так сказать — что, кстати, в своих стишатах вы восславили, как его победу!..

На время возникло молчание: все ожидали решающего слова Акакия Мокеевича — и оно не заставило себя долго ждать.

— Делу должно дать… э-э… нужный ход! — веско сказал Пустов. — Сейчас уже понятно, что это предприятие обречено на неуспех…

— Надо провалить оперетку!? — выпалил догадливый Тайманский, тут же притихший от повисшего в воздухе немого укора собравшихся. Затем Пустов продолжил:

— Начнем с масс-медиа: вам, Савонарола Аркадьевич, необходимо выступить с обозрениями современной музыки, в которых, наряду с успехами N-ских творцов, будет дана справедливая и адекватная оценка всего — всего! — творчества Бориса Мусоргского… Телевидение тоже должно внести свою лепту… — и тут глава СХТК со значением посмотрел на Тайманского.

— Понял, понял, Акакий Мокеевич! — торопливо затряс головой тот. — Женка все сделает в лучшем виде; будьте покойны!..

— Вам же, милая, — Пустов обратил взгляд в сторону Поддых-Заде, — предстоит написать несколько статей по поводу репертуарного кризиса в означенном театре: полное пренебрежение опусами современников; наплевательское отношение к шедеврам мировой классики, на которых, собственно, и воспитывается вкус юных слушателей; низкое эстетическое качество новых постановок — ну, и так далее…

— Э-э-э… — обратил на себя внимание Шавккель. — Думаю, что одних наших усилий здесь недостаточно… Скажу так: есть среди подрастающего поколения пишущей братии люди, которые — в силу горячности и изначального стремления к справедливости, столь молодежи свойственных…

— Совершенно верно! — перебил Пустов Шавккеля. — Изложите все Ножевниковой, чтобы она подала это, как возрождение культа личности, нравственный беспредел и все такое… И кстати, насчет известной вам фигуры…

— Шульженко! — вновь догадался Тайманский; Пустов поморщился.

— Его трогать пока не надо… А вы, голубушка, — вновь обратился Пустов к Зареме, — возьмите-ка в нашей библиотеке подборки статей Шульженко — Лоре Октавиановне скажете, что я распорядился, она выдаст — да поштудируйте за последние два-три годика все о Дзержинке; вам тогда гораздо проще работать будет… Какой у нас ближайший фестиваль?

— «Авангард андеграунда»! — услужливо пискнул Шкалик.

— Послать Шульженко именное приглашение — с курьером, в редакции не оставлять, чтоб не затеряли… На открытии банкет побогаче! Включить в программу по одному опусу тех, что он нахваливал: Сотникова там, Алкатразова, Мищенко…

— Может, и Хонева заодно? — ядовито поинтересовался Тайманский. В ответ на это предложение Шкалик всплеснул руками, а Шавккель, картинно приложив руку ко лбу, воздел глаза ввысь.

— Нет; это, пожалуй, будет чересчур! — усмехнулся Акакий Мокеевич. — Творец Бегемотский нас не поймет… Дело это серьезное: я хочу сразу предупредить вас, Станислав Аполлонович, — не обольщайтесь «тайным» предложением из Дзержинки; всякие тамошние внутренние игры вас к успеху не приведут, и вашу музыку все равно к производству не примут, это я могу точно сказать!..