Призрак Оперы. Тайна желтой комнаты. Дама в черном

— Итак, господин Дарзак, — сказал мой друг дрогнувшим голосом, — вы замкнули круг! Комната в Четырехугольной башне заперта теперь так же, как была заперта Желтая комната, закрытая, как несгораемый шкаф. Так же, как и Необъяснимая галерея.

— Можно сразу сказать, что имеешь дело с Ларсаном, — заметил я, — одни и те же приемы.

— Да, господин Сэнклер, — сказала Матильда, — это одни и те же приемы.

Она развязала на шее своего мужа галстук, прикрывавший несколько глубоких царапин.

— Видите, — добавила она, — это следы тех же пальцев. Увы, я их слишком хорошо знаю.

Наступило горестное молчание. Господин Дарзак, не перестававший думать об этой странной загадке, так напоминающей преступление в Гландье, повторил то же, что говорилось некогда и о Желтой комнате:

— В полу или в стенах должно быть какое-то отверстие.

— Его нет, — ответил Рультабиль.

— Тогда остается только разбить голову о стены, чтобы его проделать, — продолжал господин Дарзак.

— Зачем? — спросил Рультабиль. — Разве в Желтой комнате имелись отверстия?

— Это не одно и то же, — заметил я, — эта комната еще лучше закрыта, чем Желтая комната, так как сюда никто не мог проникнуть ни до, ни после преступления.

— Да, здесь другое дело, — согласился Рультабиль, — даже наоборот: в Желтой комнате одного тела не хватало, здесь же мы имеем одно лишнее.

Он слегка пошатнулся и оперся на мою руку, чтобы не упасть. Дама в черном бросилась было к нему, но Рультабиль остановил ее жестом.

— Не стоит волноваться, — сказал он, — я немного устал.

XIV. Мешок из-под картофеля

В то время, как Робер Дарзак по совету Рультабиля занялся вместе с Бернье уничтожением следов ночной драмы, Дама в черном, быстро переодевшись, поспешила в комнату своего отца, стараясь избежать встречи с кем-нибудь из хозяев. Перед уходом она еще раз умоляла нас об осторожности и молчании.

Было семь часов утра, и жизнь понемногу пробуждалась в замке и вокруг него. С моря доносилось гортанное пение рыбаков, вышедших в своих лодках на промысел. Я бросился на кровать у себя в комнате и крепко уснул, сраженный на этот раз прежде всего физической усталостью. Проснувшись, я продолжал еще некоторое время лежать в легком забытьи, но события минувшей ночи пришли мне на память, и я быстро вскочил.

— Боже мой! — громко воскликнул я. — Это Лишнее тело просто невыносимо.

Итак, первое, что вынырнуло из глубин моей памяти, из ощущений, преследовавших меня во сне, была невозможность, неестественность этого Лишнего тела. И неудивительно. Подобное чувство разделяли все, кто так или иначе были вовлечены в эту странную драму Четырехугольной башни. Ужас самого этого тела, засунутого в мешок, увезенного посреди ночи и сброшенного в отдаленную, глубокую и таинственную могилу, где человек, быть может, еще продолжал умирать, весь этот кошмар бледнел и стирался в мыслях по сравнению с невероятностью Лишнего тела. Это ощущение поднималось, увеличивалось, вырастало перед нами все выше, наводило ужас и вызывало растерянность. Некоторые, как, например, госпожа Эдит привычно отвергают все непонятное и не верят в предначертания судьбы, но даже и они после всего того, что разразилось в замке Геркулес, вынуждены были признать существование подобных предначертаний.

Ну, прежде всего, само нападение. Как оно произошло? В какой момент? Какая таинственная подготовка ему предшествовала? Какие подкопы, траншеи и скрытые ходы — в области интеллектуальной фортификации, разумеется — использовал осаждающий для овладения замком?

Полная неизвестность!

А ведь все это надо узнать. В подобной мистической осаде такое нападение следует искать и всюду и нигде. Нападение!

Оно и в молчании, и в красноречии, в слове и вздохе, Даже в дыхании. Оно в каждом поступке, оно и прячется от нас и осуществляется на наших глазах.

Одиннадцать часов! Где же Рультабиль? Его постель оказалась нетронута. Я быстро оделся и нашел своего друга во дворе. Он взял меня под руку и отвел в большой зал башни «Волчица», где я с удивлением обнаружил почти всех обитателей замка, хотя время завтрака еще не наступило.

Здесь господин и госпожа Дарзак. Мне кажется, что Артур Ранс держится весьма холодно. Пожатие его руки просто ледяное. Госпожа Эдит из темного угла, где она устроилась весьма беззаботно, приветствовала нас следующими словами:

— А вот и господин Рультабиль со своим другом. Сейчас мы узнаем, чего же он хочет.

Рультабиль извинился, что пригласил всех нас сюда в этот час, сославшись на необычайно важное и не терпящее отлагательства сообщение. Его тон был весьма серьезен, но неугомонная госпожа Эдит притворно ужаснулась, демонстрируя комический испуг ребенка.

— Подождите ужасаться, сударыня, — остановил ее Рультабиль, — вы же еще не знаете в чем дело.

Мы переглянулись. Как он это сказал! Я попытался прочесть на лицах господина и госпожи Дарзак их чувства. Как они будут держаться после минувшей ночи? Превосходно, честное слово! Но что же собирается сообщить нам Рультабиль? Он попросил всех сесть и начал, обратившись к госпоже Эдит: