Призрак Оперы. Тайна желтой комнаты. Дама в черном

Мы добрались до верха лестницы: нет, люк не был закрыт, только теперь в «комнате пыток» не было света, как и в пещере, откуда мы вылезли. Мы ползем по полу. Этот тонкий пол отделяет нас от порохового погреба. Который час? Мы кричим, громко кричим. Виконт де Шаньи с новой силой взывает: «Кристина! Кристина!» А я зову Эрика. Я кричу, что это я спас ему жизнь. Но никто нам не отвечает. Никого вокруг, кроме нашего собственного отчаяния, нашего собственного безумия… Который час? «Завтра вечером в одиннадцать…» Мы пытаемся определить, сколько времени провели здесь, но не можем. Ах, если бы взглянуть на циферблат с движущимися стрелками! Мои часы давно остановились, но часы виконта еще идут. Он сказал, что завел их вечером, перед тем как отправиться в Оперу. Мы пытаемся извлечь из этого факта хоть какой-то вывод, который даст нам надежду, что до роковой минуты еще далеко.

Малейший звук, доносящийся из люка, который я так и не закрыл за собой, вызывает у нас дрожь. Который час? Спичек у нас больше нет. Однако нам надо узнать время. Виконт предлагает разбить стекло своих часов и определить время по стрелкам, на ощупь. В полной темноте он щупает стрелки кончиками пальцев. Ушко часов служит ему точкой отсчета. Судя по отклонению стрелок, может быть около одиннадцати.

Но, возможно, тот страшный срок — одиннадцать часов — уже прошел? Может быть, сейчас уже больше одиннадцати? Тогда это будет завтра, и впереди у нас еще почти двенадцать часов.

Неожиданно я вскрикиваю:

— Тихо!

Мне показалось, что в соседней комнате что-то зашуршало.

Я не ошибся! Это скрип двери, затем слышны торопливые шаги. Раздается стук в стену и голос Кристины Даэ:

— Рауль, вы здесь?

Теперь мы кричим все вместе по обе стороны стены. Кристина рыдает: она уже не ожидала увидеть жениха в живых. Она рассказывает, что тоже пережила страшные часы, слушая непрекращающийся бред чудовища, вынуждающего ее сказать «да». Но она обещала сказать «да» только в том случае, если он откроет дверь в «комнату пыток». Он наотрез отказался, сопровождая свой отказ страшными угрозами в адрес всех представителей «рода человеческого». Наконец после бесконечно долгих часов такого ужаса он вышел, хлопнув дверью, и оставил ее одну, чтобы она еще раз подумала. В последний раз.

Ах, как долго тянутся эти часы!

— Который час, Кристина?

— Одиннадцать… одиннадцать без пяти минут.

— Одиннадцать чего?

— Одиннадцать часов, которые должны решить вопрос жизни и смерти. Уходя, он специально подчеркнул это, — хриплым от слез голосом говорила Кристина. — Он был ужасен! Он бредил, он сорвал с себя маску, и его желтые глаза метали молнии. И он постоянно смеялся! Смеялся, как пьяный демон, он сказал мне: «Пять минут! Я оставлю тебя одну, потому что не хочу смущать тебя, твое всем известное целомудрие. Я не хочу, чтобы ты краснела, как робкая невеста, когда скажешь «да». Говорю вам, что он был подобен пьяному демону! «Смотри! — сказал он и полез в кожаную сумочку. — Смотри! Вот бронзовый ключ, который открывает эбеновые шкатулки на камине в той комнате. В одной из них ты найдешь скорпиона, в другой — ящерицу; эти бронзовые фигурки сделаны в Японии; это — животные, которые могут сказать только два слова: «да» и «нет». Стоит тебе повернуть скорпиона на сто восемьдесят градусов, и я пойму, когда войду в комнату Луи-Филиппа, в нашу брачную комнату, что ты сказала «да»! Если ты повернешь ящерицу, это будет означать «нет»! Я пойму это, когда войду в комнату Луи-Филиппа, которая станет тогда комнатой смерти». И он все хохотал, как пьяный демон. А я, стоя на коленях, вымаливала у него ключ от «комнаты пыток», обещая стать его женой. Он ответил, что этот ключ ему больше не нужен и что он выбросил его в озеро. А потом, по-прежнему смеясь, он оставил меня одну, сказав, что вернется через пять минут за ответом, что он — галантный кавалер и не хочет смущать меня… Ах да, еще он крикнул: «Ящерица! Берегись ящерицы! Она не только поворачивается, она еще и прыгает! Ах, как здорово она прыгает!»

Вот что беспорядочно и торопливо рассказала нам Кристина. Ведь она также в течение этих двадцати четырех часов до самого дна испила чашу всей мыслимой человеческой боли и, может быть, страдала сильнее, чем мы. Она то и дело останавливалась и вскрикивала: «Вам не больно, Рауль?» При этом она ощупывала стены, уже остывшие, и с удивлением спрашивала нас, отчего они недавно были такими горячими. Пять минут истекали, и мой бедный мозг всеми своими лапками начинали скрести скорпион и ящерица.

Однако я сохранил достаточно хладнокровия, чтобы соображать, что если повернуть ящерицу, она прыгнет, и вместе с ней взлетит на воздух «род человеческий», как презрительно называл людей Эрик. Не было никакого сомнения в том, что ящерица управляет электрическим механизмом, который должен воспламенить порох. Виконт де Шаньи, снова услышав голос Кристины, казалось, пришел в себя и торопливо, сбивчиво объяснял девушке, в каком ужасном положении мы все находимся — мы трое и вся Опера. Поэтому надо немедленно повернуть скорпиона.