– Я отправился к господину Стейнджерсону с листком бумаги и попросил его написать следующее: «Обязуюсь оставить у себя на службе своих преданных слуг Бернье и его жену, что бы они ни заявили». Внизу он поставил подпись. Затем я ему объяснил, что, имея эту бумагу, смогу заставить их говорить, и уверил, что к преступлению они не имеют никакого отношения. Я ведь все время держался этого мнения. Следователь показал бумагу Бернье, и они заговорили. Не опасаясь больше потерять место, они рассказали то, что, по моему мнению, и должны были рассказать. Время от времени они браконьерствовали в угодьях господина Стейнджерсона и оказались в момент драмы неподалеку от павильона именно поэтому. Пойманных кроликов они продавали хозяину трактира «Донжон», который готовил их сам или перепродавал в Париж. Я-то догадывался об этом с первого же дня. Помните фразу, сказанную мной, когда мы вошли в трактир «Донжон»: «Теперь придется есть мясо»? Эту фразу я услышал тем утром, когда мы приближались к воротам парка; вы слышали ее тоже, но значения не придали. Помните, подходя к парку, мы остановились посмотреть на человека, который сновал туда-сюда, время от времени поглядывая на часы? Это был Фредерик Ларсан за работой. А позади нас стоявший на пороге хозяин трактира сказал кому-то, кто был внутри: «Теперь придется есть мясо!»
Почему «теперь»? Когда пытаешься проникнуть в тайну, упускать нельзя ничего – ни из того, что видишь, ни из того, что слышишь. Мы приезжаем в довольно глухое место, где все взволнованы только что совершенным преступлением. Логика подсказывает, что каждую произнесенную фразу следует связывать с событиями дня. Поэтому слово «теперь» я понял как «после покушения» и с самого начала расследования пытался найти связь между этой фразой и разыгравшейся драмой. Мы отправляемся позавтракать в «Донжон». Я повторяю там эту фразу и по удивлению и досаде папаши Матье понимаю, что ее значение мною не преувеличено. И тут я узнаю об аресте привратников. Папаша Матье говорит о них как о своих друзьях, жалеет… Я связал это воедино и подумал: «Теперь, когда арестованы привратники, придется есть мясо». Нет привратников – нет и дичи. Как мне пришла в голову мысль о дичи? Ненависть, с какою папаша Матье отзывался о леснике господина Стейнджерсона, мало-помалу натолкнула меня на мысль о браконьерстве. А так как по всему было ясно, что в момент преступления привратники не спали, то что же они делали в парке? Что-то связанное с драмой? Вряд ли. В то время я уже подозревал – позже расскажу вам почему, – что сообщников у преступника нет и что драма произошла из-за тайны, связывающей мадемуазель Стейнджерсон и убийцу, но не имеющей никакого отношения к привратникам. Браконьерство объясняло все, что касалось этой четы. Я принял это как версию и отправился искать доказательства к ним в домик. Там, под кроватью, я нашел силки и медную проволоку. «Черт побери! – подумал я. – Вот почему они оказались ночью в парке». Меня совсем не удивило, что они запирались перед следователем и даже под давлением такого серьезного обвинения, как соучастие в преступлении, не признались в браконьерстве. Ведь признайся они, суд присяжных им бы уже не угрожал, но места своего они бы лишились, а зная, что в преступлении они невиновны, надеялись, что его быстро раскроют и браконьерство их останется в тайне. К тому же они в любое время могли в нем сознаться. Бумага с подписью господина Стейнджерсона это признание ускорила. Они рассказали все, что нужно, и, очутившись на свободе, стали всячески выражать мне признательность. Почему я не сделал этого раньше? Потому что не был уверен, что их вина только в браконьерстве. Я решил выждать и решил прощупать почву. С течением времени моя уверенность росла. На следующий день после происшествия в таинственном коридоре я понял, что мне нужны верные люди, и решил завоевать их преданность, вызволив их из заточения. Вот и все.
Услышав этот рассказ Рультабийля, я не мог еще раз не подивиться простоте, с какою он разобрался с привратниками. Вопрос этот, конечно, незначителен, но я подумал, что в один прекрасный день молодой человек с такой же простотой объяснит нам и страшную ночь в Желтой комнате, и случай в таинственном коридоре.
Мы добрались до трактира «Донжон» и вошли. На этот раз хозяина не было видно; нас встретила хозяйка с милой улыбкой на губах. Я уже описывал трактирное помещение; описывал я и очаровательную блондинку с нежным взглядом, которая тут же принялась накрывать нам завтрак.
– Как поживает папаша Матье? – поинтересовался Рультабийль.
– Все так же, сударь, все так же: пока еще не встает.
– Значит, его ревматизм не прошел?
– Нет, прошлой ночью мне даже пришлось сделать ему укол морфина. Только это успокаивает его боли.