Призрак, осыпанный снегом

– Хотите чаю? – спросил Кирилл. Тот сначала отказался, дав понять, что он только разузнает какие дела у его знакомой и уйдёт. Но потом согласился, поставил портфель на пол, снял пальто, оставшись в сером костюме и галстуке, и присел к столу. Юноша заварил чай, подвинув к гостю вазу с конфетами.

      Кирилл в упор разглядывал: что же за человек сейчас сидит прямо перед ним, из-за которого у Инги пошатнулась жизнь? Он заметил какие у него белые холёные руки, аристократические манеры, но в то же время ему казалось, что в нём нет силы духа, что он не способен самостоятельно принимать решения.

      Князев рассказал, как он встретил Новый год здесь, в Никольском. Его пригласил давний коллега, профессор, который купил в этом посёлке хороший двухэтажный коттедж, чтобы провести здесь остаток жизни. Князев был приглашён вместе с женой, но накануне они крепко поругались, и она отказалась с ним ехать. Он решил воспользоваться случаем и навестить Ингу, о которой ничего не слышал со времён университета. Историк попытался расспросить: не замужем ли она, где теперь работает и есть ли дети?

      Общаясь с ним, Кирилл всё время ощущал обиду, как свою собственную, и отвечая на эти вопросы, он тем временем готовился, что скоро будет задавать их сам. Юноша предложил выпить по рюмке коньяка. Тот охотно согласился, было видно, как его что-то гложет.

      Кирилл разлил коньяк в широкие стаканы с толстым дном и выставил тарелку, на которой лежали нарезки из сыра и балыка и тонко порезанный лимон. Когда они выпили по второй, Князев разоткровенничался, пользуясь встречей с незнакомым человеком, о чём бы он не стал говорить со знакомыми ему людьми. Он пожаловался на жизнь, рассказал, как плохо ему живётся с женой:

– У неё папа большой начальник. А я приходил к ним и занимался с ней историей, когда она готовилась к поступлению. Девочка втюрилась в меня и забеременела. Ну тут я сглупил, сознаюсь, виноват. У её родителей я вызывал симпатию, и они меня сразу припёрли к стенке – женись, девочке семнадцать. Она всегда получала, что хотела. Родители предоставляли ей любую забаву, в том числе и меня. – Князев наклонился и погладил кошку, трущуюся возле его ног. – А потом родился ребёнок, за ним сразу двойня… Я всю жизнь у них, как мебель. Против папы не попрёшь, да и мы с женой никогда друг друга не понимали. Я был нужен ей, как антураж. До меня у неё были богатенькие двоечники, у которых одни гулянки на уме, а тут – аспирант! – Он произнёс это слово с особым акцентом, больше похожим на французский.

Кирилл его внимательно слушал, облокотив подбородок на ладонь.

– Вернусь домой, и снова об меня начнут вытирать ноги. – Историк обречённо опустил заблестевшие глаза, а потом, спохватившись, вскинул руку и посмотрел на часы, после чего добавил: – Опоздал на автобус! Ладно, поеду со следующим. Жена забрала машину и уехала на ней к родителям. Она сказала, что большую часть денег за наш автомобиль вносил её папа, поэтому на эту машину у неё больше прав, чем у меня. Да я бы мог купить машину и на собственные деньги, только какую попроще, но жена сказала, что будет ездить только на дорогой иномарке.

– А вы не пробовали развестись? – вставил своё слово Кирилл.

– О-о-о… Да что-о вы… Представляете, что тогда начнётся? У моего тестя, хоть он и вышел на пенсию, во многих кругах остались связи, и в администрации и департаменте образования. Он сделает так, что меня сразу уволят и больше нигде не примут. Персона нон грата! – Князев вновь произнёс на французский манер. – Настроят против меня детей… Они никогда не оставят меня в покое.

      Кирилл развернулся и прислонил напрягшуюся спину к стене, продолжая выслушивать откровения историка.

– Я виноват перед Ингочкой. – Парень резко повернул голову, услышав эти слова. – Я поступил по отношению к ней несправедливо и предательски, – продолжал размышлять Князев, – вы не знаете она когда-нибудь говорит обо мне? Хоть изредка вспоминает?

– Нет, она никогда про вас не упоминает, – заёрзал Кирилл, пытаясь мстить от имени Инги, вспомнив, что для неё он умер.

      Историк с горечью опустил глаза к тарелке. Видимо, он был не стоек к воздействию алкоголя, и его развозило прямо на глазах:

– А-а-а… Вот видите… И она меня не любит… Никто не любит.

      В обзор Кирилла попала дверная ручка закрытого кабинета: она медленно поворачивалась. Парень, ошарашенный появлением Князева, совсем забыл про Призрака. Он сразу замер, уставившись на ручку, а гость продолжал сетовать, не замечая его реакции.

      Мысли Кирилла растерялись от неопределённости – что он должен сейчас делать? Князев внезапно затих. Когда парень наконец повернул к нему голову, он увидел, что тот внимательно изучает лист, взятый с подоконника, на котором историк стоял возле открытой двери автомобиля, сажая в него жену и всех троих детей – подростков: двух мальчиков и девочку.

      Кирилл испугался: как он мог забыть про этот снимок? И зачем он его оставил на этом подоконнике? Сложенный вдвое полуоткрытый листок рано или поздно попал бы в поле зрения Князева.