Призрак покойного мистера Джэмса Барбера (старая орфография)

— Не спрашивай, пожалуста! мн не нравится даже малйшій намекъ на тогдашнія мои ощущенія. Голова моя горла. Шлюпка, по видимому, летла по двадцати миль въ часъ. Несмотря на эту невроятную быстроту, я довольно ясно услышалъ, что меня кто-то кликалъ. Я оглянулся во вс стороны, но никого не видлъ. Я заглянулъ черенъ бортъ и въ ту минуту почувствовалъ, что кто-то дотронулся до моего плеча съ другой стороны: дрожь пробжала по тлу; я повернулся и увидлъ….

— Кого? спросилъ мичманъ, притаивъ дыханіе.

— Что-то похожее на Джэмса Барбера.

— Что же, онъ былъ мокрый?

— Также сухъ, какъ ты…. Я призвалъ на помощь всю свою твердость… Кто со мной? — вскричалъ я. — Тутъ врно кроется недоразумніе!

«- Ршительно никакого, былъ отвтъ. — Я дйствительно Джэмсъ Барберъ. Пожалуста, не пугайся: я не сдлаю теб ни малйшаго вреда.

— Но….

„- Я знаю, что ты хочешь сказать — прервалъ незваный гость. Сетонъ не обманулъ тебя…. я здсь временной гость.“

При этихъ словахъ разсудокъ возвратился ко мн, и я отъ души пожелалъ, чтобы другъ мой опять исчезъ туда, откуда явился.

— Гд прикажешь высадить тебя? спросилъ я.

„- Гд нибудь: для меня все равно. Мн дозволено отлучаться на цлую ночь, и даже съ тмъ, чтобы раньше утра я не возвращался; а ты знаешь, какія теперь длинныя ночи.“

Я не могъ возразить на это ни слова.

— „Фердъ Фидъ, продрожалъ, голосъ, выходившій, по видимому, изъ глубины пятидесяти саженъ, и, несмотря на быстроту, съ которой мы неслись по теченію, шлюбка наша вдругъ повернула вправо, какъ будто въ лвый бортъ ея ударилась огромная волна. — Фердъ Фидъ, ты помнишь, какъ я любилъ убивать время? помнишь, какъ по цлымъ ночамъ я плъ, плясалъ, пилъ, ужиналъ, а на другой день спалъ и наливался содой? помнишь, какимъ счастливцемъ я казался? Глупцы были т, въ томъ числ и ты, которыя завидовали мн, еще разъ повторяю теб, что я во всю свою жизнь, не зналъ, что такое счастіе,“ и голосъ опустился въ глубину еще на нсколько саженъ. „Какъ часто я готовъ былъ отдать цлый міръ на то только, чтобъ сдлаться рыночнымъ садовникомъ или какимъ нибудь развозчикомъ, особливо въ то время, когда, при выход моемъ изъ какой нибудь таверны на Ковентъ-Гарденскомъ рынк, меня сопровождали восклицанія: какой весельчакъ! какой счастливецъ! мы не хотимъ итти домой до самого утра|… Но теперь я ужасно наказанъ за мои заблужденія. Какъ ты думаешь, что я теперь длаю каждую ночь за мной — ну, да тамъ за что бы то ни было — какъ ты думаешь, что я длаю теперь въ наказаніе?“

— Шатаешься по ночамъ, я думаю, отвчалъ я.

„- Нтъ!“

— Твое дло мутить воду въ Темз, отъ захожденія до восхожденія солнца?

„- Нтъ, хуже того. Ха, ха! (И хохотъ его, раздавался, какъ удары въ мдный тазъ.) Я желалъ бы, чтобъ наказаніе мое только этимъ и ограничилось. Нтъ, нтъ! я долженъ каждую ночь бросаться съ одного блестящаго бала на другой, изъ одного публичнаго дома въ другой. На балахъ я долженъ до извстнаго срока — не забудь, каждую ночь — протанцовать вс кадрили, нсколько полекъ и вальсовъ съ самыми неловкими дамами, и прежде чмъ оставлю балъ, долженъ състь извстное количество черстваго пирожнаго и жосткой дичи. Посл того мн приходится отправляться въ какой нибудь погребъ или собраніе пвчихъ и выслушать „Привтствую тебя, радостное утро“, „Мэйнгеръ Ванъ Донкъ“, „Счастливый край“, — смотрть на подражаніе лондонскимъ актерамъ и прослушать цлую кантату поэтической импровизаціи. Я долженъ также выкурить двнадцать сигаръ и заключить все это бездоннымъ стаканомъ крпкаго грога. О, берегись, Фердъ Фидъ, берегись! прими мой совтъ; сдержи свою клятву и никогда, никогда не измняй ей. На мор не пей ничего крпче чаю, на берегу, будь умренъ въ своихъ удовольствіяхъ; не обращая ночь въ день; не измняй полезныхъ удовольствій въ неистовое дебоширство, цвтущее здоровье на болзнь, и…. ну да я не хочу больше говорить объ этомъ… Общай мн исполнить все; мало этого, ты долженъ дать мн клятву!“

— При этихъ словахъ мн послышалось, что изъ воды выходило страшное клокотанье.

— Если мн удастся до окончанія сезона вынудить шесть торжественныхъ клятвъ, то наказаніе окончится вмст съ закрытіемъ Парламента.»

«- Что, же, даешь ли ты мн клятву?» снова спросилъ голосъ, въ которомъ выражались и убжденіе и мучительное отчаяніе.

— У меня едва достало духу высказать свое согласіе.

— Десять тысячъ благодарностей! воскликнулъ голосъ. — Теперь я уйду. Меня ждутъ еще кружка благо эля, телячья котлета и грогъ, которые я долженъ уничтожить. (Мы находились въ это время подл Лондонскаго моста.) Пожалуста не приказывай подъзжать къ берегу; я доберусь до него, не безпокоя твоего лодочника?

— Больше я ничего не помню. Когда чувства мои возвратились ко мн, я лежалъ въ постели, въ этомъ самомъ дом, походилъ на тнь, гораздо хуже той, какою былъ при первой горячк.

— Должно быть это было тогда, какъ теб во второй разъ обрили голову, сказалъ Филипъ, оставляя свой стаканъ строну темъ.

— Такъ точно.

— И ты, въ самомъ дл вришь, что это былъ призракъ Джэмса Барбера? спросилъ Фидъ весьма серьезно.

— Я считаю безразсуднымъ сомнваться въ томъ.