Призрак потерянного озера. Поместье Вэйдов. Госпожа Лант

Мне рисовалась мама Джефа в широкополой соломенной шляпе, с большой корзиной в руке, склонившаяся над цветущим розовым кустом; пухлая, как пончик, миссис Кингсли вытирала полные белые руки о передник; дядя Сьюард попыхивал трубкой в седые усы… Мне хотелось разузнать о них поподробнее, но больше из Джефа вытянуть ничего не удалось. То ли он был слишком поглощен картами и торопился к приятелям, чтобы продолжить игру, то ли он нарочно о чем–то умалчивал, — как бы то ни было, мое безмятежное настроение омрачило первое облачко беспокойства. Но тут развеселая ватага моряков за стенкой грянула марш «В сердце Техаса», поезд, оставив позади перевал Сан–Бернардино, с ревом ворвался в просторную долину и очутился в самой гуще большой апельсиновой рощи. Я с изумлением смотрела на огромные оранжевые плоды, висевшие на низеньких желтовато–зеленых деревцах, точно рождественские игрушки на елке.

Мы въехали в Калифорнию.

Глава вторая

Мы прибыли к крытому красной черепицей вокзалу в Сан–Диего только к вечеру. Едва продравшись с чемоданами сквозь ораву штурмующих багажное отделение морских пехотинцев, Джеф крикнул такси. В машине он назвал шоферу адрес на Мэйвуд–авеню в пригороде Пойнт–Лобос.

Улицы были запружены автомобилями и людьми. Толпы рабочих, точно лемминги во время степного пожара, спешили к автостоянкам и к поджидавшим их автобусам, длинной линией выстроившимся вдоль тротуаров.

— Похоже на то, что мы угодили в самый час пик, — с досадой пробормотал таксист, пока мы еле плелись в общем уличном потоке. — Как раз в это время на авиазаводах кончает работу дневная смена.

Наконец промышленный район остался позади, и мы въехали в зажиточные кварталы города. Я смотрела по сторонам, затаив дыхание от восхищения. Вокруг стен оштукатуренных в разные цвета уютных домиков пламенели лиловые огоньки вьюна; тут и там на аккуратно подстриженных лужайках росли приземистые мохнатые пальмы с широкими желтоватыми листьями; другие пальмы, высокие, точно фонарные столбы, с гладкими ровными стволами и пышными султанами изумрудно–зеленых листьев на макушках тянулись бесконечным рядом вдоль шоссе. Справа в бухте белели на солнце тонкие как спички мачты прогулочных яхт, а далеко впереди, за рыжим обрывом каньона, появлялась и снова исчезала широкая голубая полоса Тихого океана.

Я засыпала Джефа тысячей вопросов: умеет ли он плавать? есть ли у него яхта? как называют вон то диковинное растение? Но Джеф пребывал в мрачном расположении духа и отвечал односложно или отделывался невразумительным мычанием. Он сильно проигрался в поезде, к тому же недостаток сна и избыток алкоголя вконец его измотали.

Скоро автомобиль свернул на посыпанную гравием дорогу между двумя каменными пилонами.

— Вот мы и приехали, — сказал Джеф, несколько оживляясь.

Из–за густых крон деревьев мне не удавалось увидеть дом — даже солнечные лучи едва пробивались сквозь листву. Автомобиль остановился возле массивных чугунных ворот, за которыми начиналась мощенная белым камнем дорожка, ведущая прямо к парадному крыльцу дома. Мы выбрались из машины, и я наконец смогла рассмотреть жилище семьи Вейдов.

Дом был огромный — гораздо больше, чем я ожидала. Угрюмый трехэтажный особняк со множеством башенок, ниш и балкончиков вытянулся вдоль давно не стриженной лужайки. Большие и маленькие окна неприветливо взирали с грязно–коричневого фасада; одни имели прямоугольную форму, другие плавно закруглялись кверху, а третьи, высокие и узкие, напоминали бойницы крепости. Все окна наглухо занавешивали шторы. Унылость фасада немного скрашивали покрытые белой краской карнизы, но они не могли развеять гнетущее ощущение запустения и ветхости, исходившее от особняка.

Преодолев три истертые каменные ступеньки, мы прошли через чугунные ворота и очутились в саду. Здесь все говорило о небрежении и заброшенности. Между могучими эвкалиптами и причудливо изогнувшимися перечными деревьями вились многочисленные побеги плюща и журавельника; желтые ростки горчицы мелькали на лохматых клумбах вперемешку с тощими кустиками ноготков. Когда–то белые, теперь же совершенно скрывшиеся под слоем коричневатого мха дорожки убегали в глубь сада и быстро терялись в густой траве. Тут и там виднелись чахлые желтые и красные бутоны одичавших розовых кустов, безуспешно пытавшихся противостоять натиску вербены и бегонии.

Из черного проема двери вышла женщина и, приложив ладонь к глазам, стала наблюдать за нашим приближением.

— Это ты, Джеф? — крикнула она.

Джеф взбежал по ступенькам крыльца, оставив меня в нерешительности стоять внизу.