Призрак Проститутки

Из разговора с вами я понял, что операция должна иметь четкий след, указание на то, что это — дело рук мафии. Пятерка бандюг с автоматами дала бы миру ясный намек: это их работа.

Эти парни, напротив, ничего подобного не хотят. Похоже, от наиболее приемлемого для нас варианта придется в данном случае отказаться. Тогда встает вопрос: намерены ли мы тем не менее иметь дело с этими людьми? Без каких бы то ни было рекомендаций с моей стороны приведу слова Рэлстона: «У нас есть все необходимые контакты, чтобы подобраться к Верховному».

«А какой метод предлагаете вы?» — поинтересовался я.

«Пилюльки, — ответил он. — Порошок ему в жрачку. Он дня три еще помается, пока до священника дело дойдет».

Мы договорились, что таблетки будут им переданы 25 сентября; тогда же целесообразно, наверное, встретиться с ним и вам.

Искренне Ваш

P.M.

За отчетом шла приписка Кэла: Я, естественно, обеспокоен. Придется поторопиться, чтобы быть готовым к 25-му. Распоряжение уже направлено — через приемлемых посредников — в Службу медицинского обеспечения, которой, вероятно, придется прибегнуть к услугам более экзотических лабораторий в Технической службе, и тут Хью уж, безусловно, что-нибудь пронюхает об этом. Вопрос только — как много пронюхает?

ГАЛИФАКС.

22

В середине сентября я снял новую квартиру, и примерно тогда же в наших отношениях с Моденой произошел первый серьезный кризис.

Все началось с перемены в ее расписании. Из-за временной нехватки стюардесс на Юге ее база — сообщила она мне — переводится на несколько дней в Даллас и ее не будет в Майами четыре ночи подряд.

Я почувствовал, что она лукавит, но старался гнать эти мрачные мысли прочь. Она звонила мне каждый вечер и подробно рассказывала о том, как провела день: сначала из Нью-Йорка; вечером следующего дня — из Далласа; на третий день она летала в Мемфис и вернулась обратно в Даллас. Для убедительности эти рассказы подкреплялись словесными шаржами на симпатичных или, наоборот, отвратительных пассажиров.

На четвертый день кредит доверия был полностью исчерпан, и я решил проверить ее на блеф. Поскольку наши эмигранты то и дело летали по делам Фирмы в Нью-Йорк, Вашингтон, Новый Орлеан, Мехико-Сити и в города на юге США, не говоря уже о необходимости отслеживать в Майами прибытие в Южную Флориду кастровских лазутчиков, в аэропорту у нас, естественно, имелись осведомители. Поэтому нашей секретарше понадобилось каких-нибудь пятнадцать минут и парочка телефонных звонков, чтобы выяснить и доложить мне: стюардесса авиакомпании «Истерн» М. Мэрфи находится в четырехдневном отгуле и возвращается в Майами вечером 14 сентября, то есть сегодня.

Ревность питается фактами. Встретившись с Моденой в центре Майами, я был настроен весьма решительно. Было уже поздно, и мы отправились прямиком в Коконот-Гроув, на мою новую квартиру на втором этаже недавно отремонтированного особнячка в колониальном стиле, где я без разговоров уложил ее в постель — это была поистине боевая операция, ибо, когда взорваны мосты, надо срочно наводить понтоны. Понимая всю отчаянность своей нынешней любовной драмы, я пахал с остервенением. Здесь, в сверкающей новизной, отменно обставленной квартире, которая была мне отчаянно не по карману, я был отчаянно влюблен в одну из своих половин, и этой половине отдавалась не более чем половина Модены. Ослепленный и четвертуемый любовью, я вспоминал, с какой ненавистью подчас я глядел на ее длинные ногти. Сколько вечерних мгновений было омрачено по их вине, сколько маленьких радостей угроблено этими вполне элегантными снаружи и потрескавшимися, заклеенными изнутри. Ногти были важной деталью идеала Модены (пусть пока еще не достигнутого) — экзотической вамп, имевшей так мало общего с ее alter ego — девчонкой, которая мгновенно выходила из себя, проигрывая мне на теннисном корте, невезучей Альфой с минимальными шансами на успех. Нашей Альфочке приходилось натягивать перчатки, заботясь о своих коготках: она обматывала кончики пальцев клейкой лентой, подсовывала под ногти ватные подушечки, но никакие ухищрения не помогали, и она проигрывала из-за этого в среднем два гейма в каждом сете, а ногти все равно ломались. Она плакала над ними куда горше, чем, как я подозреваю, стала бы оплакивать меня, рыдала безутешно, жалея потраченные на них часы и сомневаясь в пригодности этих длинных, как у китайских мандаринов, ногтей, зато как ловко она орудовала ими вечером в ресторане при свете свечи, как изящно смотрелся тонкий мундштук с дымящейся сигаретой в ее руке, и в эти минуты я понимал, что составные ее души разнятся, как орхидея и сорняк.