Призрак Проститутки

Случайно, я не спал? Голода я не чувствовал. Должно быть, я читал и спал, читал и спал в кресле, в руке у меня был зажат фонарик, и пленка, кадр за кадром, проецировалась на белую стену. Прочитал ли я все страницы? Впрочем, это не обязательно. Вполне возможно, что в какой-то момент я задремал, потом снова стал читать и не заметил, как промелькнуло несколько кадров. Но читал ли я или просто прокручивал пленку, события воскресли в мозгу. В какой-то мере я походил на слепого, которого ведут по хорошо знакомой дороге, где он мог бы идти и без поводыря.

Пока я смотрел во двор, небо стало темнеть. Почти целых двадцать часов я жил в начале своей профессиональной карьеры. Да, двадцать, а не восемь часов просидел я тут, и ничто постороннее не вторглось, не помешало. Неужели я нашел прибежище в магическом кругу? Волнение последних недель в Нью-Йорке, это неотступное и невыносимое волнение, утихло. Возможно, мне удастся почитать и поспать ночью. А утром я смогу пойти в кафе «Метрополя» и позавтракать. Наверняка там подают сладкие и горькие фруктовые соки, и там будет черный хлеб и сосиски, похожие на палец, месяц пролежавший в воде. Проклятая страна никчемных людей! Да, завтра утром я съем завтрак, вернусь сюда и стану читать про операцию «Мангуста» и наши дальнейшие попытки убить Фиделя Кастро. Я дошел только до этого в своих мемуарах, когда случилась та трагическая ночь в Мэне, которая заставила меня забыть и о моих писаниях, и о себе, так что потом я целый год сидел в Нью-Йорке и писал только о той ночи. Воспоминания кружились вокруг меня, как частицы материи после выброса в космосе. Они снова обступят меня, как только мне нечего будет больше читать.

Я радовался каждому конверту с еще не просмотренной пленкой. По крайней мере еще один день я смогу не выходить из комнаты. Нашел же я берлогу в Бронксе — могу не вылезать из своей норы и здесь. Собственно, слабый дневной свет, проникавший в здешний колодец, напоминал мне о другом мрачном колодце в многоквартирном доме на Большом бульваре.

Да, я один, и я в Москве, и все со мной будет в порядке, пока я держусь моего повествования. Оно будет продвигаться кадр за кадром на белой оштукатуренной стене этого старого отеля. В первые годы русской революции руководство большевиков однажды собиралось здесь. А сейчас передо мной лежат три куска хлеба, оставшиеся после ужина, который я ел почти двадцать четыре часа назад, и целая ночь, в течение которой я могу спать и читать в моей маленькой комнате с высоким потолком, затерянной среди отсеков и коридоров отеля «Метрополь».

Часть VI

Операция «Мангуста»

[1961–1963]

Майами, Вашингтон, Париж

1

Утром, последовавшим за провалом в заливе Свиней, Аллен Даллес вернулся из Пуэрто-Рико с приступом подагры, и отец, встречавший его, сказал мне потом, что он выглядел как мертвец.

Не знаю, повлияла ли на меня эта фраза Кэла, но в последующие месяцы и годы я всегда думал о мистере Даллесе как о покойнике, хотя пройдет еще семь лет, прежде чем он уйдет из жизни, причем это событие скорбью отзовется в сердцах тех, кто был еще близок к нему, и испортит им рождественскую неделю. Помню, в тот вечер, когда Даллес слег, я находился в Сайгоне. Был канун Рождества 1968 года, и я писал письмо Киттредж, которая в ответном письме сообщит мне подробности смерти Даллеса, а еще более подробно я услышу об этом в конце весны 1969 года за обедом с ней в рыбном придорожном ресторанчике в Виргинии. К тому времени наш роман уже начался — роман, который перевернет наши жизни и обрушит на нас трагедию.

Все это, однако, было еще впереди. Весной 1969 года Кристофер был еще жив, а Проститутка, безусловно, еще владел ногами. Возможно, он был рогоносцем, но понятия об этом не имел и продолжал оставаться чудом приапизма, действовавшим как шомпол, а не как любовник, в известной мере заменивший его, — любовник более молодой, сумевший завоевать Киттредж своим ртом и губами, рождая «редчайшие восторги, как от ласкового шелеста падающего пера», — эту фразу как-то обронила Киттредж, и я так и не осмелился спросить, какой поэт, которого мне следовало бы знать, ее создал, но в общем это не имело значения, так как слова были точны. Мы обожали друг друга. В мире не сыскать друзей, которые были бы так дороги друг другу. Мы сливались в любви, как сливались в беседах, которые в зависимости от нашего настроения принимали тот или иной изгиб, подобный изгибам хорошо обрисованного уха.