«Восхождением на Шаванганкс. Это было для меня совсем не легко. Я ведь довольно долго не занимался скалолазанием. И вот в одну из ночей перед отъездом я не спал. И увидел свой конец. Я чуть не попрощался с тобой. К тому же утром по прибытии на место я пристроился к группе молодых скалолазов, которые не только оказались хорошими спортсменами, но еще и упорно звали меня „папаша“. Когда ты среди хороших спортсменов, ни одна промашка не проходит незамеченной. Такая компания является самым верным мерилом твоих возможностей. Поэтому мне необходимо было их превзойти. И мне это удалось. Я отправился в свободное восхождение без веревки.
Я знал, что, если не потеряю головы, успех будет на моей стороне — только вот при свободном восхождении чувствуешь себя необычайно одиноким. „Если я сумею забраться на эту гору, — сказал я себе, — значит, советско-китайский сговор существует. Буду считать это знамением“.»
Гарри, я чуть не расплакалась. Неужели все хорошие люди такие дураки? Потому что, если это так, мы, очевидно, обречены попадать в каждую западню, которую расставляют для храбрых, смелых и слепых. Впрочем, не знаю. Значительная часть меня приемлет это предвидение Хью.
Ну, всего этого я ему не сказала. Я объявила, что перед ним раздувшееся от самодовольства, алчное светское существо, которое обожает получать приглашения в Белый дом на ужин или в Хиккори-Хилл на весь день. Если он будет упорствовать и поносить Кеннеди, я не смогу принимать их приглашения из боязни, что он может оскорбить Бобби или Джека. Лучше не видеть их и не рисковать. Но ему я этого не прощу. Никогда. На другое утро я решила забрать Кристофера и уехать в Крепость.
Здесь я и нахожусь. Слишком я зла на Хью. Я не сказала ему подлинной правды о том, от чего по его требованию я должна отказаться. Он не поймет, сколь важно было для меня узнать, что я не сумасшедший гений и не сверхобразованная и крайне неопытная девчонка, а интересная женщина, которая может одарить президента своим остроумием и понимает, что он в душе рад поболтать с ней. Мне верится, что я оказывала на Джека некоторое влияние. Я говорю себе: «Это мания величия». А вы знаете, Гарри, что труднее всего отказаться от мании величия? Я начинаю понимать, что греки не только мирились с мрачным приговором Небес, они понимали также человеческую ярость, которая — пусть на минуту — может быть сильнее рук Божьих.
Я люблю тебя.
Киттредж.
P.S. Ощущаешь ли ты в моем признании в любви силу противоположного чувства? Я так же легко могла бы написать: я ненавижу тебя.
К.
31
Не знаю, сыграл ли роль постскриптум, но я долго не отвечал на письмо Киттредж. Одиночество сжилось со мной, как пустой бумажник. Я не раз порывался открыть конверт, где лежал номер телефона Модены, и однажды дошел до того, что остановил себя, лишь коснувшись телефонного диска.