Сейчас в моем номере в «Метрополе» я поднялся с кровати, открыл чемодан и стал распаковывать вещи. Вынул все, кроме пакета с «Альфой». Едва ли я готов был взяться за чтение рукописи. Было воскресенье, четыре часа дня по московскому времени — значит, у нас дома восемь часов утра. Я был еще совсем сонный. И предельно измученный. Я вылетел в восемь вечера из аэропорта Кеннеди, потерял восемь часов во временном поясе и десять в полете (с остановкой в Хитроу) и в два часа дня по московскому времени, что соответствовало 6.00 утра по нью-йоркскому времени, прилетел сюда. Нервы у меня, давно находившиеся не в порядке, были взвинчены. А поскольку в Нью-Йорке сейчас было 8.00 утра, неудивительно, что я ощущал ложный прилив бодрости, какая появляется утром после ночи, проведенной в полусне. Я рвался на улицу, вон из номера — хотя бы ненадолго.
Я пошел прогуляться. Мои первые шаги по Москве. Сорок лет пропаганды по американским средствам массовой информации кого угодно способны привести к убеждению, что коммунизм — это зло, и я получил свою порцию неприятия. Коммунизм вполне мог быть злом. Это утверждение, которое приводит в ужас и трепет, но ведь простейшее часто торжествует над более сложным. Возможно, зло легче представить себе, если считать злом коммунизм.
Поэтому мои первые шаги по московским улицам не были обычной прогулкой. Мое состояние можно сравнить с состоянием узника, которого после двадцати лет заключения выпустили из тюрьмы. Он не знает того мира, в который вступил, не знает, например, как зайти в магазин и купить пару брюк. Ему в течение двадцати лет выдавали брюки. Вот и я не знал, что я могу здесь делать, а чего не могу. Я не был уверен, что могу выйти из отеля и пойти по улице без соответствующего документа с печатью. Я поболтался в холле, наблюдая за приходящими и уходящими, но скоро почувствовал себя неловко. То, что я так долго здесь торчу, может показаться подозрительным. Итак, я решился, подошел к двери, вышел на улицу и был встречен хмурой физиономией швейцара — мне потребовалось время, чтобы понять, что в его представлении я еще не зафиксирован как гость отеля, потому он и хмурится.