«Допустим, — сказала она тоном, подразумевающим, что вопрос решен раз и навсегда. — Он, конечно, классик, не возражаю, но читать его просто невыносимо. Он из тех, кто до отказа набивает себе нутро таким обилием всякой всячины, что, извини за выражение, способен от натуги издавать разве что непотребные звуки».
Слава Богу, что я не могу поднять руку на женщину. Мужику бы я врезал и за меньшее. Я всерьез беспокоюсь за свой характер, боюсь потерять над собой контроль. Слова, сказанные Мэри, чуть было не сорвали пломбу, но я вовремя убедил себя в том, что она имела в виду не Фолкнера, а своего япошку, которого я отправил назад, к его деревянным стенам, или бамбуковым циновкам, или в какую ни на есть дыру, где он будет переживать свое поражение, но говорить про Билла Фолкнера, что он набивает себе нутро до отказа всякой всячиной, а потом его так распирает, что он издает непотребные звуки, — нет, Мэри наверняка думала в этот момент о своем япошке, но руки у меня все равно чесались.
Наверное, все дело в этих смертях. Сколько друзей я потерял за последние месяцы! Знаешь, что больше всего сводит сума в первые часы после боя? Это выражение лиц умирающих. Нередко это совершенно другие лица. Одним словом, я болезненно переживаю утрату тех, кто мне небезразличен. Признаюсь, я часто пытаюсь представить себе, какое у них в этот момент было выражение лица.