Я немедленно подтвердил и сразу почувствовал невесомость. Мне вдруг показалось, что теперь я абсолютно свободен. Возможно, дня через два я уже буду мертв. Так что лишний раз соврать Хью Монтегю — пустяки. Тем более что Бешеный Билл посылал нас не на прогулку — нам предстояло погрузить ящики с сигнальными ракетами на борт яхты «Принцесса», принадлежавшей Эухенио Мартинесу, а затем доставить их на берег на резиновых шлюпках и передать агентам Харви. Сигнальные ракеты предназначались для кубинских подпольщиков, которые будут освещать путь американскому экспедиционному корпусу. Вторжение, естественно, произойдет ночью.
Больше я не знал о нашем задании ничего, и это вполне соответствовало моему умонастроению. Пассивно ожидая развязки, я совершенно неожиданно почувствовал себя еще не родившимся, но уже готовым к выходу из чрева матери плодом, навсегда расстающимся с прежним опытом существования и отправляющимся в полное опасностей путешествие под названием «Жизнь».
В душе у меня явно царила неразбериха. Помню, я стоял перед зеркалом во весь рост в своей меблированной квартире, пытаясь совместить все эти растрепанные чувства с твердым выражением на лице высокого и вполне презентабельного молодого человека, который глядел на меня. Отражение в зеркале казалось кем угодно, но только не мной. «Такое, вероятно, случается с кинозвездами», — подумалось мне в те минуты.
В среду после полудня мы поехали с Батлером на Ки-Ларго, где у нас был собственный причал, и загрузили четырнадцатифутовую надувную лодку балластом — цементными блоками и мешками с песком — из расчета полторы тысячи фунтов, что составляло примерный вес нашего экипажа и груза. Затем мы направились к маленьким коралловым островкам, продираясь сквозь манговые заросли и ловко орудуя двумя подвесными моторами, — мы включали их на полную мощность и снижали скорость возле отмелей, на излете царапая днищем по дну. Когда Батлер наконец скомандовал «хватит», мы вернулись назад, к причалу, сняли один из моторов, отвезли на тележке под навес и там, буквально на ощупь, сунув его в бочку с водой, попрактиковались в ремонте, разобрав и снова собрав железного зверька. Много лет назад я провел так целый долгий день на Ферме, когда нас забросили в пещеру к югу от Норфолка и заставили потрудиться аналогичным образом. То, чему я научился тогда, забылось напрочь, — пригодится ли мне завтра сегодняшняя наука?
К вечеру мы вернулись в Майами, отправились в кантину и выпили по три «Плантаторских пунша» за то, чтобы, как выразился Батлер, «скоро вернуть плантации их жлобам-говноедам-хозяевам». Мы выпили сначала за это, потом подняли тост за Берлин — каждый за свое — и, наконец, «за вечное блаженство», — провозгласил Батлер, и я с готовностью поддержал, так как именно это слово — нирвана — вертелось у меня в голове. Неужели скорый конец света одарил нас напоследок телепатическими способностями? Это выглядело вполне закономерно, и я умиротворенно вздохнул, а третий по счету «Плантаторский» пунш помог заново оценить все великолепие моря у Ки-Ларго, сверкающую блекло-зеленую полосу шельфа, ослепительную голубизну океана и мириады серебристых пескариков, сопровождавших нашу моторку на всем пути сквозь манговые заросли и таявших за кормой.
Мы вылезли из машины на Ривьера-драйв, 6312, прошли внутрь: и переоделись — высокие кроссовки, черные джинсы, черные свитера и черные капюшоны с прорезями для рта и глаз. В гардеробной было невыносимо душно. Одежда наших спутников — дюжина костюмов из синтетики и пестрые рубашки — уже висела на плечиках и крючках, и я понял, почему в жизни палача имеют значение такие вещи. Облачившись с ног до головы в черное, я мгновенно утратил личностные свойства, превратившись в единоверца тех, кто охраняет вход в долину смерти, — только теперь мне стало ясно, что до сих пор я не имел понятия о том, что такое ЦРУ, но теперь знал, зачем я здесь. Глупо было бы провести всю жизнь в коридорах потрясающей профессии, так ни разу и не заглянув в ее потайные комнаты, — метафора, конечно, но в ту ночь метафоры были для меня такой же пищей, какой для других были факты, которые они пережевывали; смерть тоже была не более чем метафорой, простым понятием «квадратный корень из минус единицы», волшебным корнем мандрагоры, который открывает путь в потусторонний мир, где, возможно, нет никаких корней. И тут мне снова вспомнились стаи мальков, что сопровождали нашу лодку, теряясь в густых подводных зарослях за кормой.