Призрак Проститутки

Все это Эухенио Мартинес произнес так четко и без запинки, что я ожидал продолжения. Но я ошибся. В этом месте он предпочел сделать паузу. Молчали и мы, думая каждый о своем. Мостик мерно покачивало, и наша «Принцесса» легко рассекала встречную волну; линия горизонта слегка подрагивала, будто стрелка компаса, которой не суждено замереть никогда. Где-то внизу, в машинном отделении, неумолчно гудели двигатели, работая на нас. Мы вслушивались в тишину, наступавшую между порывами ветра. Мартинес вслушивался в нее столько ночей, что, казалось, тишина принадлежит ему. На его продолговатом лице с узким подбородком, крупным носом и темными, глубоко посаженными глазами, от которых наверняка не ускользнет ни одна мелочь, ни одна деталь, можно было без труда прочесть, что повидал он в жизни немало и заплатил за все сполна. И еще в одном я не сомневался: такие глаза не могли избежать встречи с призраками — неужели их было не меньше, чем трупов на его жизненном пути?

Многое я понял этой ночью под ясным, но безлунным небом, поэтому признаюсь, что я пил с Эухенио и Батлером за два дня до этого и с уважением относился к нему сейчас. Даже мой отец, любивший повторять: «Вот уж кому никогда не следует доверять, так это кубинцам, черт бы их всех подрал с потрохами!» — и тот как-то сказал при мне: «Дайте мне сотню таких, как Эухенио Мартинес, и я отобью Кубу у Кастро». Не скрою, мне было приятно стоять на мостике рядом с Эухенио, который был в моих глазах героем и которому я был готов поклоняться так же, как моим спортивным кумирам в Сент-Мэттьюз. Между прочим, я ничуть бы не удивился, если бы небо за нами вдруг полыхнуло гигантским заревом, лопнула, выжигая глаза, огромная шаровая молния, и в небо поднялся бы исполинский ядерный гриб. Вполне допустимо было и другое — внезапная вспышка впереди, где в нескольких десятках миль лежала Гавана: она тоже в любой момент могла превратиться в пылающий факел, как взорвавшаяся на старте ракета. Я переминался с ноги на ногу в такт покачиванию надстройки, и лишь это инстинктивное движение напоминало о реальности происходящего. Мне показалось, что Куба уже совсем близко. Береговой полосы еще не было видно, но лучи прожекторов, все время перемещаясь, вспыхивали за двадцать миль от нас, словно дальние зарницы, предвещающие, что электрические заряды наберут силу и расколют небо полновесной молнией.

Я внимательно изучил карту и место предполагаемой высадки, но берег оказался сильно изрезанным. То, что гордо значилось на карте прибрежным островком, то и дело оказывалось мангровыми зарослями, торчавшими из воды рядом с коралловыми рифами. По плану, пересев в резиновые лодки и погрузив на них боевое снаряжение и ящики с сигнальными ракетами, мы должны были отойти от «Принцессы» на несколько миль к югу в поисках нашего пляжа. Однако если из укрытия в мангровых зарослях с ревом выскочит хоть один патрульный катер, мы должны повернуть назад и юркнуть в ближайший проток, куда катер не сможет за нами последовать.

Чем ближе мы подходили к берегу, тем чаще видели другие суда. В отдалении проплывали сухогрузы и рыболовные траулеры. Эскадра из восьми боевых кораблей ВМС во главе с эсминцем шла, по-видимому, из Ки-Уэста куда-то в восточном направлении — не к линии ли «карантина»? Естественно, наш радиопередатчик молчал. Но мне было все равно — мой интерес к внешнему миру почти угас, и то, что нам предстояло сделать, казалось единственно важным. В течение последнего часа кубинцы готовили резиновые лодки, надували их, проверяли оборудование, доставали из ящиков оружие и перетаскивали ящики с ракетами из трюма на палубу. Мы с Батлером в этой суете не участвовали, находясь в ранге то ли представителей ЦРУ, то ли почетных гостей. Если задаться вопросом, какую пользу мы приносили, можно сказать, что наше участие в рейде было не более чем безрассудной выходкой. Я физически ощутил, что такое страх, и понял, что ничего особенного при этом не происходит. Просто едва заметная горечь в носоглотке, и все. Да еще я понял, что самоконтроль автоматически не срабатывает.

Тут заговорил Батлер.

— Мы с тобой садимся в одну галошу, — сказал он чуть с хрипотцой, но довольно дружелюбно.

— Хорошо.

— Ты — пассажир.

Я не почувствовал ни облегчения, ни унижения.

— С нами — надежные ребята.

— Проверял?

— Тренировался вместе с двумя-тремя. Если с самого начала заладится, тогда плевое дело. А если нет — пиши пропало, никакая подготовка не поможет. Начнется неразбериха — для кастровцев хуже, чем для нас.

— Послушать тебя — так ты бывалый.

— Я был на Плайя-Хирон.

— Что?

— Неофициально.

— А почему никогда не говорил?

Дикс пожал плечами.

Я понятия не имел, правда это или нет. Может, и в самом деле так, подумал я и разозлился на Батлера. Я-то полагал, что мы идем в этот рейд на равных — новичками. Я считал, что это может ликвидировать отторжение, которое возникало при каждой нашей встрече со времени той жуткой ночи в Берлине. Но теперь, черт возьми, я чувствовал себя ритуальным бараном. Поэтому и разозлился, и раздражение вытеснило страх.