— На это и намека не будет, — сказал я.
— Да уж, лучше пусть не будет. — Он положил руку мне на плечо. — А ты не пьянеешь, Хаббард. Похоже, держишься на коне. Похоже, у тебя отцовская закалка.
— Куда мне до него.
— Жаль, у меня нет сына, — сказал он.
Мы вернулись к американскому посольству и проходили мимо часового у ворот. Харви повел меня вдоль задней стены.
— Хочу тебе кое-что сказать.
— Дассэр.
— Я тот, кто раскрыл Филби.
— Это нам всем известно.
— Но после того как я его раскрыл, я подумал, не сами ли русские решили взорвать его. Если так, то, сказал я себе, существует на это только один ответ. Они стремились защитить кое-кого покрупнее. Кое-кого покрупнее. А теперь я задаю себе вопрос: кто это? Этот вопрос остается без ответа. Предлагаю тебе догадаться, кто этот большой человек.
Больше он ничего не сказал, но в моем мозгу навеки засел страх, не Проститутка ли это.
Часы нашей безудержной пьянки Харви закончил, помочившись на заднюю стену американского посольства в Риме. В процессе извержения он сказал:
— Хаббард, ты никогда не узнаешь, насколько я приближаюсь к Господу нашему Иисусу Христу, когда опорожняюсь вот так.
Затем на прощание боднулся со мной, одарив меня, помимо похмелья, головной болью.
МОСКВА. МАРТ 1984 ГОДА
Эта фраза «одарив меня, помимо похмелья, головной болью» была последней в рукописи «Альфы». Я не стал тянуть дальше ниточку воспоминаний. Сидя на кровати в моем узком номере на четвертом этаже старого «Метрополя» в Москве, глядя на нелепо высокий потолок, чьи пропорции указывали на то, что в царствование последнего царя помещение это было куда больше, я понимал одно: я не хочу заканчивать так свою рукопись. Не хочу с ней расставаться. Эти две с чем-то тысячи кадров рукописи на микропленке — все равно что деньги в моем кармане, минимальная защита от невзгод в этой чужой и враждебной стране. Теперь источник моего капитала исчерпан. Я покончил с книгой и предоставлен сам себе, взял на себя миссию, цель которой я не могу назвать, но внутренне сознаю, что я ее знаю. Ибо если ответ не таился в каком-то затаенном уголке моего мозга, тогда зачем бы мне быть здесь?
Тут я подумал о Проститутке и о его неизмеримом тщеславии. И мне вспомнилась одна старая легенда. В те дни, когда ЦРУ находилось у Зеркального пруда, Проститутка как-то вечером зашел в кабинет одного из своих помощников и остановился в темноте, глядя на здание, отделенное от него пространством двора. В освещенном окне кабинета через двор он увидел одного из своих коллег, целующего секретаршу. Проститутка быстро набрал номер телефона того кабинета и увидел, как мужчина отделился от женщины и поднял трубку.
— И вам не стыдно? — спросил Проститутка.
— Кто вы?
— Господи! — произнес Проститутка и положил трубку.
Последний раз Хью Монтегю говорил о Боге в мой завершающий приезд из Лэнгли на его ферму, стоящую у обочины четырехполосной дороги для грузовиков. В тот день он рассуждал о теории мироздания с не меньшим, чем обычно, блеском — это я могу удостоверить.
— Ты не сказал бы, Гарри, — спросил он, — что словосочетание «утонченный фундаменталист» является оксюмороном?
— Не вижу, как может быть иначе.