Призрак с улицы Советской

— Хорошо. Тогда я о себе и Татьяне Демидовой расскажу. У меня Агапов сначала никаких эмоций не вызывал. Направил меня к нему шеф, когда на работу взял, чтобы я знала его требования. Но когда я поговорила с ним один раз, меня почему-то потянуло прийти еще. Говорил он удивительно. Обо всем и, самое главное, о том, что меня могло тронуть, заинтересовать. Именно меня, понимаете! И Таня признавалась, что он ее быстро покорил… Не в том смысле… — Панарина запнулась. — Он, по-моему, ни с кем не… не сожительствовал. Ему нравилась интеллектуальная власть над людьми, особенно над женщинами. Каждая приходившая очень скоро попадала от него в зависимость. Тем более, что, кроме уроков английского, он взял на себя добровольную обязанность писать для некоторых девушек письма клиентам за границу. Писал, естественно, на английском, и до того красиво… что можно отдельной книгой выпускать. Девушки друг дружке его рекомендовали. Слава о нем шла, как о большом мастере письмами иностранцев охмурять.

— И давно он письмами да языком промышлял?

— Давно. Его многие знали в городе. Вот тот Семенов, который на Васильевском жил, тоже к нему посылал. Еще в те времена, когда самого Агапова мало знали. Тогда он не за границу писал, а просто сводней был.

— За что же его могли убрать, если он таким нужным человеком был?

— Не знаю.

— Ирина Юрьевна, давайте пофантазируем. Но, конечно, не просто так, а на основе фактов. К Агапову вначале пришла женщина, которая пила с ним кофе, коньяк. Она подсыпала ему в чашку барбитураты — смертельную дозу. И ушла, когда он начал засыпать. Потом уже явился убийца с пистолетом. Кем может быть женщина?

— Не знаю. Его все уважали, кое-кто просто без ума был. Некоторых мужья ревновали. Он ведь уроки давал не только незамужним.

— Нет, это не то. Кто из женщин мог желать его смерти?

— Ладно, сказала «а», надо говорить «б». Курдова очень ревновала свою горничную Сашеньку к нему. У них ведь, у «розовых», все очень сложно. Постоянную партнершу найти трудно, чувства сильнее и… ну, бешеные они какие-то… — Она запнулась. — Вы не подумайте, что я тоже…

— Да я не думаю. Значит, Курдова любила свою Сашеньку так сильно, что могла отравить Агапова. А что Саша, тоже была привязана к нему?

— Она была единственной, к кому он был неравнодушен. Во всяком случае, так он мне говорил. Неразделенная любовь. Ну и она его боготворила. Хотя, я думаю, не как мужика. Но Анна приходила в ярость, когда узнавала, что Сашенька была у него. Вот и все.

— Пожалуй, почти все вылепили. Вот осталась у нее не до конца ясной история с Таней Демидовой. Как же все-таки это случилось?

— Обычно, — устало вздохнула Панарина. — Захотелось ей погадать. Как там ее Володя воюет, да не случилось ли чего с ним. Писем первый месяц не было от него совсем. Только записочку через неделю после отъезда с оказией прислал. Вот я и отвела ее к Анне. — Она помолчала, потом зло сказала: — Ведь говорила, предупреждала я эту дрянь, чтобы просто раскинула карты, наболтала чего-нибудь для успокоения и ладно. А она взялась Таню обрабатывать и мне еще сказала: «Раз у нее муж омоновец, пусть будет нашей, пригодится». Так и пошло. Не могу больше, отпустите меня.

Евграф Акимович попрощался с ребятами из бригады, и они с Батоговым отправились по домам. В машине Евграф Акимович сказал:

— Вот, Слава, и приближаемся мы к развязке. Заезжай завтра за мной утречком часов в шесть. Пока ты приключений искал на виллах торговцев живым товаром, мне кое-что выяснить удалось. Кстати, по поводу твоей карьеры в Голливуде: вряд ли что получится. Невесты Джонсона в живых нет. Тело на прошлой неделе в Фонтанке выловили у самого Дома Прессы. Предполагают самоубийство в состоянии наркотического опьянения. Но почему бросилась в воду, если можно было проще? «Золотой укол», как говорят наркоманы, и все. К тому же, поскольку котом у нее был Муксинов, детали выясняются. Этого хмыря не сегодня — завтра возьмут.

Глава пятнадцатая

Заехал я за Акимычем ровно в шесть.

Шеф вышел смурной. Сел, поздоровался, пробормотал что-то вроде: «Нормальные люди хоть позавтракать могут, а тут банана и то съесть не успел».

— Где воевать будем, Евграф Акимыч?

— Гони в Мурино, Славик. Надо успеть, пока хозяин дома не ушел.

Мурино место странное. Можно доехать на метро до Девяткина, выйти и, перейдя железнодорожную ветку, оказаться в Ленинградской области.

Деревянные дома, садики, огородики, ручеек. Но ежели ветку не переходить, а из метро пойти налево — попадешь в квартал панельных и кирпичных многоэтажек. По дороге я мучительно вспоминал, кто из знакомых живет в Мурино, но вспомнить так и не смог. Акимыч молчал, как я ни пытался его развлечь болтовней о контрастах больших городов мира, в частности, Нью-Йорка. Шеф мой слушал, слушал и сказал:

— Нет рая на земле, Славик. Прости за банальность. Правь вон к тому синему домику.

Мы вошли в калитку, подошли к дому. В марте в семь часов у нас уже почти светло. Но в домах кое-где окна светились. Здесь было темно и тихо.