Призрак самого Отчаяния

— Ты — придурок! Идиот! — я вскочила и ударила его. Я ударила его ногой, потом рукой.

— Успокойся. — он схватил мои руки и сжал их до боли. — Приди в себя, дурочка.

— Не вздумай меня оскорблять! — меня теперь просто колотило.

— Прости. — его голос прошелестел у моего уха.

— Нет, это ты прости… Я… погорячилась... Я… — мне было стыдно за свое поведение. Он отпустил мои руки.

Я приподнялась и обхватила его голову руками и прижала к своей груди. Он обхватил меня за талию. Я стояла на коленях и гладила его жесткие, длинные волосы и плакала. Я скользнула вниз и прижалась к его губам. Он прижал меня к себе. Это было просто невероятно. Он ответил на поцелуй, прижимая меня все сильнее и сильнее. Я чувствовала его ладонь, гладящую меня по спине, я чувствовала его губы, и мне хотелось умереть именно сейчас. Боже… Боже… Это счастье… это… Я счастлива… Счастлива в холодной, темной комнате, без надежды, без шансов выжить, с кучей тварей за дверью… Я просто счастлива… Господи… Я скользнула губами по его шее и ощутила неровность шрама. У меня прогнулись колени. Я просто падала в его руки… Он снял с меня куртку и расстегнул рубашку. Он резко отдернул ее на том плече, где все еще болел шрам. Он замер, а потом коснулся его губами. Я почувствовала дрожь. А он прижался к моей груди головой и прошептал:

— Прости… Прости пожалуйста… Франс…

Я рассеянно гладила его по голове и говорила и беззвучно плакала. Никогда не думала, что можно плакать от счастья. Я не могла оторвать свои руки, свои губы от него. Я впервые в жизни была по-настоящему счастлива. Спасибо… Спасибо… Господи… Я снова запустила руки в его волосы и в каждое движение я пыталась вложить всю свою нежность. Все, что я делала, казалось таким неуклюжим, таким неумелым. Он нежно гладил меня по спине. Сквозь тонкую рубашку я чувствую его тонкие пальцы. И мне все равно, есть у него другая или нет, мне все равно — любит он меня или нет. Он сейчас со мной. Только со мной. На миг или на целую вечность. Он — моя тьма. Я хочу видеть, гладить, целовать его глаза, его губы, его волосы, его руки. Мне все равно, чем все это закончиться. Даже если это мои последние минуты жизни я хочу провести их с ним.

Даже если он меня прогонит или ударит, я люблю его. Даже если он выберет не меня, я люблю его. Даже если он просто уйдет, раствориться как сон, я люблю его. Люблю.

— Я люблю тебя… — у меня не было голоса, чтобы это сказать.

— Глупая. — как эхо повторил он.

— А ты?.

— Еще тот дурак.

— А вдруг это всего лишь сон. — я закрыла глаза.

— Послушай. За шкафом есть дверь. Дверь ведет в комнату с одним единственным окном. От окна ведет карниз. Он не шире ладони, но ты сможешь пройти. Дойди до козырька, а оттуда спрыгни в сугроб.

— А дипломат?

— Его здесь больше нет. Его вообще больше нет. Я его уничтожил.

А теперь — иди. Не верь никому. Прощай, мой сон.

И снова тьма. Я лежала у двери. Прижимая одной рукой пистолет, а второй до боли его крест. Слез больше нет. Я встала. Все тело болело, не болело только сердце — его больше не было. Я встала, глотая слезы, прошла до упора к стене. Шкаф стоял на месте, и я толкнула его изо всех сил. Он упал, и я увидела запечатанную дверь. Я вынула нож и стала отковыривать наугад куски дерева, до тех пор, пока она не раскрылась. Следующая комната был светлей. Я посмотрела на свои изувеченные руки, на тупой нож, а потом снова надела на шею крест и одним ударом стула выбила раму и стекла. Они брызнули во все стороны, а я прикрывая лицо вылезла наружу. Ботинки мяли осколки стекла, куртка была нараспашку, но я шла, прижимаясь к стене по тонкому карнизу. Мне было не страшно. Я дошла до козырька и спрыгнула в сугроб. А потом, что есть силы, побежала по пустой улице. Слезы на глазах превращались в лед, а ветер рвал волосы. Я просто не могла думать. Я ненавижу этот мир за то, что он отнял у меня. Нужно сосредоточиться на чем-то. Просто не упасть. Просто идти дальше. Просто жить дальше, закрыв глаза. А чего я, собственно, бегу. Может, проще замерзнуть насмерть. Нет! Я должна закончить то, что я начала. С ним или без него.