Призрак в магазине канцтоваров

– У нас нет ни одной семейной фотографии. Мама предлагала сделать много раз, но я с головой ушла в учебу, и мы так и не собрались. – Танби едва сдерживала слезы.

– У тебя есть с собой фотография мамы? – нарочито громко спросил Хён, делая вид, что не заметил ее слез.

Танби вытерла щеки и вытащила из кошелька фотографию.

– У тебя очень красивая мама, – сказал он.

– Ты специально льстишь. Если честно, ее никогда не считали симпатичной.

– Она прекрасна, как латте.

– Может, хватит общаться с продавцом из магазина напротив? Нахватался у него странных фразочек. А вообще, в каждой эпохе свои представления о красоте, сейчас в моде бледная кожа. Зато теперь понятно, почему ты обо мне так заботишься, ведь я смуглая, вся в маму, – поддела его Танби.

– А ты явно не из робкого десятка, – с улыбкой парировал Хён.

Внезапно Танби вспомнила про парочку Ку Тонха и Намгун Кёнбин.

Однажды к ней подошла Намгун и сказала:

– Танби, мы с Тонха снова встречаемся, в общей сложности уже триста восемнадцать дней.

– Мне все равно.

– Даже не поздравишь?

– С чем? Очнись уже. Зачем вы постоянно сходитесь, а потом снова расстаетесь? Тебе от этого не больно?

– Больно. Но еще больнее, когда Тонха нет рядом. Я очень скучаю по нему.

– А как же гордость?

– Мы любим друг друга, о какой гордости может идти речь? Да, ругаемся, но если любишь человека, то обязательно простишь.

Танби вспомнила, что после того разговора внезапно почувствовала облегчение на душе.

Возможно, Намгун была намного мудрее. Сама Танби избегала расставаний, вместо того чтобы встречаться с ними лицом к лицу.

– Давай сфоткаемся. – Глаза Хёна загорелись.

– Но как? Тебя не будет видно, – удивилась Танби.

– Я позабочусь об этом. Ну же, давай!

Танби не стала сопротивляться. Они надели ободки с радугами, солнечные очки в форме цветов и стали дурачиться перед камерой. Впервые за долгое время они выглядели беспечно и счастливо.

Танби распечатала фотографии. Хёна, естественно, на них не было, о его присутствии напоминали лишь висевшие в воздухе ободок и очки. Тогда Хён взял фото, сел за стол, достал тонкую ручку и начал рисовать себя. Танби пристально следила за каждым штрихом.

– Ну как, похож? – спросил он, закончив работу.

Девушка не верила своим глазам, настолько детально был прорисован образ.

– Ладно, признаю. Точная копия, – улыбнулась Танби.

Хён отдал фотографию, и их руки снова соприкоснулись. Тело молодого человека пронзила острая боль – вернулось еще одно воспоминание. Он уже не видел, как Танби прикрепила фото в свой дневник.

* * *

Хо Иль после разговора с Ким Инсу выглядел мрачнее тучи, совсем ничего не ел. Он продумывал различные варианты, но выйти из сложившейся ситуации казалось невозможным. Однако жизнь непредсказуема. Случилось непредвиденное, из-за чего Хён не смог прийти на день рождения. За два дня до торжества в их дом ворвались стражи порядка. Хёна обвиняли в поддержке католической церкви.

Хо Иль в оцепенении сидел на ступеньках во дворе и не мог двинуться с места. Он вспомнил о гонениях, начавшихся после появления в стране христианства. Мужчина в ужасе покачал головой, пытаясь отбросить холодящие душу мысли о судьбе сына. Ему не верилось, что Хён мог обратиться в католичество.

Согласно обвинению, Хён перевозил некие документы в своем тубусе. Одна из служанок не выдержала пыток и проговорилась. Она подтвердила, что в дом Юн Сониля часто приходил художник и приносил бумаги. Единственным подходящим под описание человеком оказался Хён.

Он не был католиком, но тесно общался с представителями религии, особенно с Юн Сонилем, который прятал дома священника из Китая и помогал распространять идеи христианства. Сониль разрешал проводить в своем доме мессу и даже одолжил священнику свою лодку, чтобы тот мог тайком переправляться в Китай. Когда к Юн Сонилю ворвались стражи, он сам притворился священником, чтобы китайский товарищ мог сбежать. Местонахождение настоящего служителя было неизвестно. Сониля жестоко пытали, но мужчина умер, так никого и не выдав.

Наступила весна, однако хмурым небом скорее напоминала позднюю осень или зиму. Леденящий ветер насквозь продувал тюремные камеры, трепал лохмотья Хёна и спутывал отросшие волосы.

Отчаянные стоны католика, сидевшего в той же камере, сводили с ума. Они пробирали до мурашек и шли из самого нутра несчастного. Хён готов был на все, лишь бы не слышать воплей, но ничего не мог сделать, поэтому просто закрывал глаза и погружался в воспоминания.

В документах священник докладывал Китаю о ситуации в Чосоне и просил помощи. По мнению судей, данные действия угрожали безопасности государства.

– Мы нашли бумаги в вашем тубусе. Признаете, что перевозили их? – спросил у Хёна дознаватель.

– Да.

– Содержание документов весьма сомнительно. Вы их читали?

– Нет.

– Вы из католиков?

– Нет, но не считаю их еретиками. Я тоже хочу задать вопрос. Пытки запрещены законом, почему вы относитесь к католикам как к животным? Разве можно вытворять с человеком столь ужасные вещи?