Призрак замка Сирвуаз

Тут-то внезапно осенившая меня мысль и принесла решение, которое я безустанно искал в сумерках моего разума:

— Так в чем же проблема, мой дорогой герцог? Заселите Сирвуаз — хотя бы на один вечер — людьми из далекого прошлого! Организуйте костюмированный бал, и пусть все гости оденутся по моде того времени, которое вы им укажете!

— А что — неплохая идея!..

Я же размышлял так: «Пусть это и всего лишь празднество, одно-единственное. Но могу поспорить, что приготовления к этому празднеству займут моего любителя старины на добрых три недели!»

— Замечательная идея! — повторял герцог. — Нужно рассказать о ней жене, сейчас же!

Естественно, обеих сестер столь интересное предложение привело в полный восторг, а когда из Тура к ужину приехал г-н де Рокруа, я подумал, что он заключит меня в объятия — так велико было ликование этого молодого весельчака.

— Вот вам-то, Морис, мы и поручим вести этот бал, — сказал ему г-н де Кастьевр. — На манер наших предков. Запомните: только старые танцы! Паваны, паспье, чаконы, сарабанды. Все должны их разучить, иначе будут подпирать стену. Могу я в этом на вас рассчитывать?

— Разумеется!

— Остальное я беру на себя, — добавил герцог с компетентным и довольным видом, который он несколько утрировал, исключительно для того, чтобы нас позабавить.

Г-жа де Кастьевр так обрадовалась случившейся в муже перемене, что даже сделала вид, что смеется до слез, тогда как и вправду плакала.

* * *

Мой расчет оправдался: на следующие три недели Сирвуаз сделался центром светского волнения, распространявшегося на двадцать льё кругом.

Мои хозяева совершили множество вылазок в Париж, где посещали не только костюмеров и портних, но и библиотеки с обсерваториями. Шкафы и столики замка покрылись дорогими эстампами и книжками. Г-н де Кастьевр развернул лихорадочную активность, предвидя и организуя все, от оркестра, который непременно должен был быть архаичным, до факелов, которые, по его мнению, должны были освещать Зал Стражи. То и дело кто-то говорил: «Я еду в Тур». Один автомобиль отъезжал, другой, забитый свертками, возвращался. В прочих прибывали соседи, желающие осведомиться о предстоящем бале или же разучить какой-нибудь старомодный бранль.

Так, мало-помалу, организовывалась инспирированная мною роскошная реконструкция. Я был этим горд, смущен и — следует ли в этом признаться? — даже раздосадован, так как мне тоже, как и всем остальным, предстояло облачиться в какой-нибудь костюм, а я этого совсем не люблю. Я попросил герцога выбрать для меня что-нибудь попроще и потемнее, нечто такое, что бы одобрили мои собратья из XVI века.

Вероятно, я был единственным, кто пренебрегал маскарадным нарядом. Каждый обдумывал свой в глубочайшей тайне. Никто не желал выдать секрет своего будущего персонажа, что только возбуждало всеобщее любопытство.

Так уж случилось, что заранее мы знали лишь то, в кого перевоплотится г-н де Рокруа: благодаря высокому росту, широким плечам и стройности, вкупе с его функциями распорядителя бала, он был единодушно определен на роль Франциска I. Ему было заявлено, что фальшивая борода и плотно облегающее трико сделают из него великолепного монарха. Он согласился без лишних церемоний, хотя лицо его выражало какую-то необъяснимую задумчивость, быть может, даже фатализм, когда он принимал из рук невесты гравюру, сделанную на основе портрета короля работы Тициана, на которой был изображен мужчина с насмешливым профилем, в окаймленной лебяжьим пухом круглой фетровой шляпе и благородных шелковых и меховых одеждах.

Я воспользовался этой предоставленной мне относительной свободой для того, чтобы нанести несколько визитов знакомым владельцам окрестных замков.

От них я узнал, что некоторые завистники действительно подняли крик по поводу приобретения г-ном де Кастьевром замка Сирвуаз. «Однако, — добавляло большинство из них, — не следует ли нам быть довольными тем, что Сирвуаз теперь принадлежит этому славному французу, в то время как чужаки и спекулянты только и поджидали того часа, когда замок можно было бы выставить на торги, пока лорд Фэйрборо уже заявлял громогласно, что под Рождество станет новым его владельцем?»

Что до истории с призраком, то о ней говорили в выражениях смутных и банальных, в основном — шутя и не очень одобрительно, как о жалкой мистификации, которую редкие ворчуны опять же приписывали герцогу.

Я был рад узнать, что печаль г-на де Кастьевра проистекает из реальности, по крайней мере частично. Это утвердило меня в мысли, что он легко поправится. Было бы куда хуже, если б его горести оказались воображаемыми. Тем не менее я следил за его режимом, стараясь избавить герцога от любого излишнего утомления и волнения.