Призрак замка Сирвуаз

Одной рукой герцог схватил ее за запястье, тогда как другая его рука вцепилась в мой камзол. Я окинул его внимательным взглядом. О! Как он походил в этот момент на сына Безумной Жанны! Этот искривленный рот, глаза одержимого, этот преисполненный ужаса взор, направленный на входную дверь!.. Что могло его так заворожить?..

Боже правый!

Кто-то держался неподвижно, хорошо различимый, на первой ступени лестницы, в переливе розового, с белыми прорезями на широких рукавах, плаща, кто-то, будто сошедший с картины Тициана, кто-то, кто был Франциском I в его придворном костюме, и этим кем-то был не кто иной, как г-н де Рокруа, собственной персоной!

Г-н де Рокруа!.. Неужели их было двое?.. Но нет, тот, другой, таковым не являлся; железная маска, всадник на гипсовом боевом коне — этого-то звали отнюдь не граф де Рокруа!..

Но как же тогда его звали?

Г-н де Кастьевр разглядывал двойного короля: в доспехах — тут, в атласном наряде — там.

— Какой-то шутник! — шепнул я ему. — Шутник, облачившийся в броню!

— Шутник? Но кто? Я не знаю никого, кто бы был столь высок и статен… Боже, доктор! Вы слышите эту тяжелую поступь, это бряцание, сопровождающее каждый его шаг?..

А бедняжка Диана ни о чем даже не догадывается, ничего не понимает!

Призыв г-на де Рокруа перекрыл игру музыкантов и гул голосов танцующего собрания:

— Диана!

Его узнали. Всеобщее изумление выразилось в мгновенной тишине — гробовой тишине посреди бала! Человек в доспехах снова стал для всех полной тайной.

Придерживая за талию г-жу де Суси, чья пылающая щека охлаждалась у его кирасы, и склоняя к ней непроницаемый шлем, рыцарь остался один со своей спутницей в центре образовавшегося круга. Гости теперь старались держаться подальше как от него, так и от других фигур в доспехах, не зная уже, пустые ли это оболочки или же некие тайные и несущие зло существа, в любое мгновение готовые прийти в движение.

— Диана! — повторил свой призыв граф.

Г-жа де Суси повернула голову в его сторону. Протяжный хрип вырвался из ее груди, она вся затрепетала и попыталась отстраниться от своего мистификатора, но тот грубо притянул ее к себе. Она отбивалась и барахталась, но он одной рукой сжимал ее, словно тисками. Мы услышали, как несчастное дитя простонало и закашлялось от удушья.

— Отпустите ее! — прокричал г-н де Рокруа. — И явите нам свое лицо!

Мелькнула белая вспышка. Жестом определенно военным и хорошо ему знакомым незнакомец обнажил длинный меч, после чего, приподняв трепещущую г-жу де Суси и выписывая ужасные мулине, начал отступать к завешенной коврами стене.

Позаимствовав алебарду у некоего пустотелого ландскнехта, г-н де Рокруа устремляется вперед. Он атакует! Тут уже все вырывают оружие из рук облаченных в доспехи фигур, разворовывая арсенал и набрасываясь на самозванца. Факелы распространяют дымный огонь пожара, в теплом воздухе пахнет смолой и бергамотом. В красном тумане копошится и снует пестрая толпа, покрытая клинками и пиками. Почти никто не кричит; то тут, то там слышатся поспешные советы и приказы, шуршат одежды и сходятся мечи. Иногда звучит какое-нибудь ругательство — стон раненого; слышно, как палицы стучат обо что-то невидимое и звонкое. Пол залит кровью. Но над головами сражающихся, на фоне ковров, по-прежнему виднеются украшенный геральдическими лилиями шлем и крутящийся во все стороны длинный королевский меч.

В глубине зала, комкая носовые платки, ходили туда и сюда женщины — лихорадочные, бледные, на пороге нервного срыва. Зубоскалы-слуги подсчитывали удары. В уголке двумя мрачными товарищами держались герцог и я. Мне не было нужды его сдерживать; я успокаивал его как мог. Видя, что битва затягивается, он дрожал пуще прежнего и бормотал бессвязные слова:

— Полночь!.. Шаги… тяжелые шаги в коридоре… Бряцание железа… Король! Король!.. Бога ради, пусть же это закончится!.. Пусть же наконец настанет рассвет!..

— Успокойтесь, — говорил ему я. — Вскоре мы узнаем, кто стал помехой этому веселью.

Лицо его вдруг просветлело, и, придав своей фразе удручающую значимость, он спросил:

— Вы, случаем, не умеете подражать петушиному пению?

И он начал бегать направо и налево, задавая каждому один и тот же трагический вопрос:

— Вы, случаем, не умеете подражать петушиному пению?

Я следовал за ним со своими мольбами, когда услышал голос герцогини:

— Доктор! Доктор!.. Скорее! Моя сестра…

Мимо проносили безжизненное тело, в лентах и золотистых тканях. Мне стоило немалых усилий оставить г-на де Кастьевра и покинуть зал.

* * *

Г-жа де Суси медленно возвращалась к жизни, лежа в расстегнутых одеждах на кровати с витыми стойками и в окружении лиц из другой эпохи. Все еще бледная той бледностью, которая образовывала над ее фиолетовыми губками слабое подобие тоненькой линии усиков, она покоилась среди скомканных оборок и сорванных кружев. Сестра держала у ее ноздрей некий пузырек, и лишь запах эфира придавал всей этой сцене более или менее современный вид.

Я прислушивался к приглушенному шуму бесконечной стычки. Он прекратился… А затем…

А затем в комнату вошел герцог.