Призраки

Сестра Марта, не дрогнув ни одним мускулом лица, не спешно, без суеты вынесла себя из палаты. Сквозь приоткрытую дверь заструились звуки и запахи, напомнившие мне городскую дорожную магистраль. Разница была несущественной: вместо машин проносились, дребезжа, больничные каталки и пахло не выхлопными газами, а лекарствами. Профессор пробурчал что-то невнятное, достал из кармана большой синий в белый горох носовой платок, снял очки и стал их протирать так энергично, что череп его, лишённый растительности, вскоре засиял бисеринами пота. Я почувствовал непреодолимое желание высказаться, потребовать объяснений или что-нибудь в этом роде. Мои мысли и желания были неопределённы, нечётки. Одно было ясно: пора действовать. Но в тот момент, когда я, устремив на профессора негодующий взгляд, открыл рот, дверной проём затмила сестра Марта. Не успела она сделать и двух шагов, как за ней что-то загромыхало, заскрипело, и появилась невысокого роста, чрезвычайно крепкого телосложения женщина лет сорока, круглолицая, розовощёкая, в жёлтых халате и косынке, закрывающей лоб до самых бровей. Помню, что я тогда подумал, что это и есть санитарка Персикова. В правой руке женщина держала маленькую пушистую метёлку, какой обычно сметают пыль с музейных экспонатов, в левой – небольшую стремянку. Она несла её, как говорят, «ногами вперёд». Но, вероятно, стремянку это не устраивало, и она то и дело упиралась обеими металлическими «ногами» в дверные косяки, словно доказывая, что ещё не отслужила свой век, и несут её не на свалку, а на работу. Но Персикова была настойчива и, бубня что-то вроде «Ах, ты зараза какая!», повторяла попытки вписаться в дверной проём. Сестра Марта открыла папку и начала просматривать бланки, делая в них пометки. Профессор же с очками и носовым платком в руках был недвижим. Его напряжённый взгляд упирался куда-то в угол палаты. Возможно, он, как и я, считал удары. После седьмого, Муссон не выдержал. На ходу засовывая очки с платком в карман, он ринулся к двери и, не тормозя, вытолкнул из палаты всё, находящееся в дверном проёме. Затем так же решительно развернул стремянку «головой вперёд», после чего Персикова оказалась головой, то есть лицом, назад. Однако, этот факт совсем не смутил профессора. Он пропихнул их обоих в палату, поставил рядом с моей кроватью и без единого слова вернулся на прежнее место. Я посмотрел на него с уважением, затем с опаской на санитарку. Она поправляла сбившуюся на бок косынку и бросала смущённые взгляды в сторону Муссона. Стремянка, стоявшая рядом с этой крепко сбитой из не менее восьмидесяти килограммов женщиной, показалась мне очень ненадёжным сооружением. И тут Персикова, сверкая крепкими загорелыми икрами ног и розовым бельём, неожиданно быстро зашагала вверх по ступеням. Я зажмурился. Минут пять надо мной раздавались вздохи, чихание, скрип, прерываемые уже знакомым «Ах, ты зараза какая!». В носу зачесалось, вероятно от сыпавшейся на меня пыли. Я чихнул, и вдруг ужасные картины замелькали в моём сознании : падающая на меня женщина в жёлтых халате и косынке, я в гипсе на больничной койке. Мои тяжкие видения прервал голос профессора.

– Узкая специализация – одно из достижений человеческой цивилизации. Уверен, что лет двадцать – двадцать пять назад госпожа Персикова с лёгкостью бы справилась с поставленной задачей. Она умела видеть и убирать паутины на потолке, умела многое другое, но долгие годы обучения и воспитания нанесли непоправимый ущерб всему полезному, заложенному в ней природой. Отныне она – узкий специалист. Безо всякого сомнения высококлассный специалист! Моя коллега знает всё о мытье полов: необходимые концентрации всех моющих и дезинфицирующих средств в рабочих растворах, требуемое законом соотношение количества вёдер к площади полов, все тонкости обращения со шваброй, все методики оттирания и выведения пятен и так далее! Снятие же паутины с потолка – задача, непосильная для неё. Специалист в этой области – санитарка Пшельчик, но она в отпуске, потому наше отделение зарастает паутиной! Однако, это никого не удивляет! Никого не огорчает, что большинство из нас однажды превращается в детали одной большой машины: в какие-нибудь катушки, реле, шестерёнки, способные лишь вращаться в заданном направлении. От того и ум становится ленив, и душа близорука. – Профессор шумно вздохнул и продолжил. – Госпожа Персикова, хватит махать метёлкой. Так отгоняют мух. Можете быть свободны.

Лишь спустя минуты три, когда скрип металла надо мной затих, я, наконец, решился открыть глаза. Персикова уже выходила из палаты, профессор нёс за ней стремянку. Через минуту он вернулся. Багровость на лице доктора стала рассасываться, грозные складки между бровями и на лбу разгладились, и уже через несколько секунд он смотрел на меня, как на старого друга, тепло и доверительно. Приподняв правую руку и, словно указывая мне на что-то, он описал ею полукруг, затем вздохнул и с величайшей грустью в глазах заговорил.