Призраки бизонов. Американские писатели о Дальнем Западе

Кучер умудрился остановить карету на ровной площадке как раз перед первым заворотом, откуда одна дорога — в поток. Фонарь, успокаиваясь, отбрасывал от кареты огромную тень, которая медленно двигалась взад-вперед по отвесной скале. Кучер извернулся на козлах посмотреть, что делается сзади, а охранник стоял рядом с ним, поглядывая на багаж, привязанный на крыше, на всадников, появившихся из темноты и снежных шквалов. Уверенности у него пока ни в чем не было, и он держал карабин на изготовку. Почти все ребята объехали меня и направились к карете. Кто не хотел больше терять времени, поколебались было, но тут же поехали потихоньку за остальными. Я чуть не заплакал, когда все покинули меня. От потрясения, наверное, боли я еще не чувствовал, а только страшную слабость, будто меня огрели большим булыжником, а не продырявили кусочком свинца. Я слышал, как Тетли спросил, кого ранило, но не мог собраться с силами и ответить. Хотелось немного очухаться, прежде чем вступать в разговор. Я держался за плечо, думая остановить кровь, но, судя по тому, что теплая щекочущая струйка продолжала сочиться вниз по ребрам, надежды мои не оправдывались.

Кто-то проехал мимо, но, придержав коня, вгляделся в меня и повернул назад. То был Джил.

— Ты, Арт? — спросил он, все еще вглядываясь.

— Похоже, что да, — сказал я, делая вид, что ничего не случилось.

Он подъехал и остановился рядом, лицом ко мне.

— В чем дело?

Я сказал ему.

— Куда?

— В плечо, кажется. В левое плечо. — Мне почему-то показалось важным, чтобы он знал, что плечо именно левое.

— Покажи-ка, — сказал он, — проклятье! Тут же ни черта не видно. Как ты?

— Да ничего.

— Сможешь добраться до кареты? Там хоть что-то можно будет рассмотреть.

На спуске он поддерживал меня в седле, но у меня уже в голове прояснилось. Плечо начало болеть так, что дурнота прошла. Я сказал, что доеду.

Вокруг кареты все галдели в один голос. Кучер, на котором лица не было и у которого до сих пор тряслись колени с перепугу и от стояния на тормозах, сидел на облучке и твердил: «Я думал, налет. Господи, да вон сколько вас тут. Думал, налет». Это оказался Алек Смол, маленький, щупленький, белобрысый, с висячими усами, хороший парень, но не орел, и как кучер не чета Уайндеру. Уайндер ругал его на чем свет стоит, приговаривал, что ему еще сильно повезло, и в промежутках между ругательствами осматривал у лошадей бабки. Лошади дрожали, — беспокойно косились туда, где начинался обрыв, и жались к скале. Гэйб вылез из седла, чтобы огладить их. Смол, казалось, и не слышал Уайндера, потому как был пьян и при виде такой толпы совсем одурел.

Я и охранника знал, Джимми Кэрнса, здоровенного, чернобородого, в большой фетровой шляпе с опущенными полями и в кожаной куртке. Он прежде был стрелком на государственной службе — охранял сначала армейские склады, а потом железнодорожные, пока дорогу строили. Не мне, так Уайндеру крупно повезло, что было темно и карету мотало. Кэрнс говорил:

— Надеюсь, я его не сильно покалечил?

— Кого покалечил? — спросила Мамаша.

— Да подстрелил я одного. Сам слышал, как он завопил. Знаете, нечего было всей ватагой вываливаться, да еще впотьмах. Счастье, что я никого не ухлопал. Зря вы так. — Он горестно покачал головой. Очевидно, он тоже выпил и с трудом ворочал языком, вид же принял озабоченный. — Я совсем было уснул, а тут Алек как заорет, — сказал он. — Я ж не мог разобрать, кто вы, гвалт такой поднялся. Я, часом, никого не прикончил?

Уайндер добивался, какого черта вообще дилижанс оказался среди ночи на перевале. На минуту мы с Джилом застряли в давке. Мне было все равно, проберемся мы или нет. Я наблюдал все откуда-то издалека, будто картину смотрел. Джил, однако, начинал сердиться, надрывал голос, стараясь, чтобы его услышали, и протискиваясь к свету.

Пассажиры вылезли из кареты. Две женщины и один мужчина. Им, судя по виду, хорошо досталось. Модные наряды помялись и сидели накось, дамы выбирались неуверенно, на нетвердых ногах, украдкой оправляя платья. Поглядывали они на всех свысока, хотя заметно перетрусили. Мужчина был молодой, высокий и худощавый, с рыжими бачками, щеголеватый. Так мог бы выглядеть молодой Тетли, интересуйся он больше такими вещами. Судя по его смеху, он воспринял происшествие как веселую шутку, хотя касторовую шляпу его порядком помяло. Глядя на него, заулыбались и остальные.