Призраки бизонов. Американские писатели о Дальнем Западе

Старый Хардуик, по-видимому, сообразил что к чему и забормотал, что боится темноты, что де умирать в потемках не хочет, в потемках ему разное мерещится.

— Он и правда темноты боится, — сказал Мартин. — Неужели до рассвета подождать нельзя? Так ведь и принято как будто.

Ребята, приведшие трех лошадей, остановились с ними в стороне. Фернли держал конец веревки от петли на мексиканце. Он злобно сказал Тетли:

— Ну, что вы там раздумываете, Тетли? Они оттянуть стараются, вот и все! Трусят, вот и стараются оттянуть! Вы что, хотите, чтобы Тайлер с шерифом нас здесь накрыли и не дали б дело сделать? — И, словно считая вопрос решенным, перекинул конец веревки через сук.

— В такой снег они не поедут, — сказал Дэвис.

— Пожалуй, вы правы, — сказал Тетли Дэвису. — Хотя я и не уверен, что вас это порадует. — Он спросил Бартлета: — Который теперь час?

Бартлет вытащил из кармана жилетки толстые серебряные часы и посмотрел на них.

— Пять минут третьего.

— Ладно, — сказал Тетли, подумав немного. — Подождем до рассвета.

Фернли стоял, держа конец веревки и испепеляя взглядом Тетли. Потом усмехнулся одной половиной лица и сдернул с ветки веревку с таким видом, что, мол, с него хватит.

— А что? — сказал он. — Пускай сукины дети как следуют прочувствуют! — Затем вяло пошел к костру и встал сбоку, в стороне от всех. Он внутри так и кипел, даже со спины было видно.

Собственно говоря, никто из нас этой отсрочки не приветствовал, поскольку предстояло пройти через все снова. Но как откажешь людям в таком положении в этих трех или четырех часах, если они им так уж нужны?

— Ну-с, ваше преподобие, — сказал Тетли Спарксу, — можешь со своими обязанностями не спешить.

Кто-то предложил запереть пленников в хижине, но Тетли сказал, что там слишком холодно и печки нет. В костер снова подбросили, и всех троих рассадили вокруг него, подальше друг от друга. Я никак не мог решить, куда мне деваться — с одной стороны, хотелось быть поближе к огню, с другой — подальше от этих людей.

Мартин попросил, чтобы ему развязали руки.

— Я так писать не могу, — объяснил он. Мексиканец тоже что-то сказал по-испански.

— Он есть просит, — Амиго ухмыльнулся. — Говорит, голодный очень, говорит, дорога была длинная и разговор очень-очень длинный. — Мексиканец улыбался нам, пока Амиго переводил его слова.

— Развяжите всех, — распорядился Тетли и назначил Смита, Мура и Уайндера держать их под прицелом.

Когда Мартина развязали, он пересел на бревно. Потирая запястья, попросил карандаш и бумагу. У Дэвиса в кармане оказалась небольшая бухгалтерская книжка в кожаном переплете и карандаш. Он передал их Мартину, указав на пустые страницы в конце книжки. Однако, у Мартина так дрожали руки, что писать он не мог. Дэвис предложил написать за него. Но тот сказал, что это скоро пройдет; он предпочитает писать сам.

— А может, и другие хотят написать? — спросил его Дэвис.

— Спросите Хуана, — сказал Мартин, взглянув на мексиканца. Каждый раз при взгляде на него лицо у Мартина становилось озадаченным, будто он хотел что-то сказать, да не решался. — А старика и спрашивать нечего, — прибавил он, подняв глаза на Дэвиса и не забыв улыбнуться в знак благодарности. — Он и знать-то не будет, что написать и как. Да и есть ли у него кто-нибудь? Он помнит только тех, кто с ним рядом.

На вопрос Амиго мексиканец ответил, что нет, писать он не хочет. Почему-то его даже развеселила мысль, что он может кому-то писать.

Мамаша собралась покормить мексиканца и теперь обследовала вьюки угонщиков, прислоненные к стене хижины. Она вытаскивала предмет за предметом, громко объявляя, что ею обнаружено. Продуктов было куда больше, чем могло понадобиться троим людям поесть два раза в пути. Например, целый куль свежей говядины — она была завернута в бумагу и сложена в мешок, а мешок наполовину закопан в старый сугроб с подветренной стороны хижины. Был и кофе.

Мамаша успела перечислить всего лишь часть обнаруженных продуктов, когда Смит заорал, чтоб она готовила ужин на всех. Он стал громко объяснять: раз уж нужно мерзнуть и лишаться сна из-за того, что кто-то боится темноты, необязательно к тому же голодным сидеть, да и хищением это никак не назовешь, потому что к тому времени, как еду мы съедим, она все равно будет уже ничьей. Он ухитрился притащить с собой бутылку и теперь, в минуты временного затишья, к ней прикладывался. Сам он был в восторге от своего остроумия.

Несколько человек оглянулись и смерили Смита недобрым взглядом, но большинство сделали вид, что заняты своими мыслями и не расслышали. Не промолчал только Мур, который сказал Мамаше, что есть ничего не будет; его поддержали и другие. Смит обозвал нас слюнтяями, но, не получив ответа, заткнулся: понял, отчего мы так. Как можно есть на глазах человека принадлежащую ему еду, а потом его же повесить?