Его письмо меня не особо удивило. Я как будто хотел, чтобы меня вывели на чистую воду; может быть, я откровенно солгал в надежде, что мне погрозят пальцем и потребуют, чтобы я, как потерянная душа в мифе кавескаров, излил правду незнакомцу. Я начал лихорадочно строчить ответ. На английском, естественно. Столько времени я скрывался от окружающих, прятался в своей комнате, заживо погребенный под лицом Генри, и теперь ощутил огромное облегчение, поскольку мог поведать свою историю без каких-либо украшательств, свободно и как есть. Закончив — семь страниц спустя, — я почувствовал себя свежим, обновленным, воодушевленным, и это ощущение усилилось, когда письмо на следующий день улетело к адресату.
Памятуя рассказ Каннингема об агенте Макаруске, который допрашивал миссис Хадсон в библиотеке, и его предположение, что за нами установлена слежка, я попросил отца — он не требовал объяснений, и я не стал ничего объяснять — отправить письмо с почтового отделения без обратного адреса. Нехорошо получится, если конфиденциальную информацию перехватят и она попадет не в те руки. Учитывая признание в собственной уязвимости, я не сомневался, что профессор Вударович четко выполнит мои указания и отправит ответ на рабочий адрес отца.
Письмо пришло не быстро, но новости, которые в нем содержались, снова вызвали душевный подъем.
Если у нас с женой получится прибыть в Пунта-Аренас, несмотря на мои проблемы с передвижением, двое старейшин-кавескаров готовы принять нас и, если угодно, провести церемонию, которая могла бы принести некоторое облегчение мертвым, и не исключено, что живым тоже. Их озадачивало только одно. Они не были
Я несколько дней размышлял, как ответить на этот вопрос, и тут ответ подсказал папа. Радость, которую он испытал, узнав о выздоровлении невестки в первый день нового года, постепенно испарилась, поскольку поведение Кэм стало более навязчивым и странным. Сначала, возможно мысленно посоветовавшись с мамой, которая велела бы проявить осмотрительность, он сдерживался, но передумал, когда Вик позвонил в конце июля и признался, что Барри Каннингем обеспокоен все более резкими требованиями моей жены, которая оказывала чрезмерное давление на агентство. Может, удар по голове не прошел бесследно? Но когда мой отец наконец выразил свои сомнения, он обвинял не ее, а меня — за то, что я потакаю ее мании.
— И что прикажешь делать?
— Сожги их.
— Кого «их»?
— Фотографии. Документы, заметки, ксерокопии, источники, всю эту хрень, всю. Но прежде всего фотографии. Все до единой.
Я не понимал, как это нам поможет или заставит Кэм прекратить изыскания.