Призраки дома на Горького

– Ну ведь вы понимаете, что он совершенно неадекватен для работы в каком-то важном НИИ, успокойтесь по этому поводу, там нужен допуск и медицинский контроль, я в этом уверен. Расслабьтесь, девочки, это всего лишь письмо, что вы все так всполошились? Причем не первое и не последнее. – Роберт потушил сигаретку и открыл балконную дверь. Комната, не знавшая свежего воздуха целый месяц, весело заиграла занавесками. Двор был длинным как кишка, с маленьким аппендиксом, уходившим, как полагается, налево. Одна припаркованная много месяцев назад чья-то голубая «Волга» так и стояла не шелохнувшись на своем законном месте, еще больше припорошившись пылью, грязью и сморщенными листьями. Над ней нависал старый облезлый тополь, никогда не знавший обрезки, нависал опасно, облокотясь на чахлый заборчик и грозя при первой же возможности проломить ей крышу. Но бесхозной «Волге» было на это наплевать. Чуть вдалеке, почти у выезда на улицу Неждановой, у черного хода в магазин, шевелилась кучка подсобных рабочих в замызганных халатах, они дымили, хрипло подкашливая и приглушенно смеясь, и были единственными живыми существами во всем гигантском дворе. Оно и понятно, ни травки, ни цветочка, сплошной мертвый асфальт, кому тут интересно, разве что только если по делу что-то нужно. Середину двора занимала никогда не засыхающая лужа, превратившаяся за лето в маленький прудик, в котором при желании за это время могла бы завестись какая-никакая живность. В общем, жизнь на задворках улицы Горького выглядела как обычно – тихо, неспешно, совсем не по-городскому.

– Может, позвонить Давиду? – это было вечное Лидино предложение, когда ситуация казалась ей опасной или чересчур щепетильной. Давид Коб был одним из самых близких людей и одновременно известнейшим советским певцом, с которым дружили давно и крепко. Людей он любил, знакомства заводил легко и умел дружить, в том числе и с товарищами в погонах. Позвонили ему, прочитали письмо. Тот сразу же связал Роберта с какими-то чинами в МВД или еще в чем-то подобном, и через час по квартире ходили военные со счетчиками Гейгера в руках. Но ничего не пищало. «Чисто!» – сказали они, отдали честь и ушли, но Лида-то видела, что не чисто – в квартире пыль толстым слоем. К вечеру, совсем под темноту, во двор приехали серенькие незаметные «Жигули» с двумя товарищами из наружки – органы, судя по всему, письмом были обеспокоены всерьез. Лидка метнулась было отнести «мальчикам» в машину бутерброды с чаем, но нет, Роберт не разрешил, сказал, не положено.

Машина стояла, наверное, с неделю. Сменялись дежурные и места стоянки, но псих, у которого Роберт ночами воровал стихи из головы, больше не появлялся. Скорее всего, у него прошло обострение. Но Лида, на этот раз слишком близко к сердцу воспринявшая письмо, так и осталась в напряжении, хотя приняла дополнительные меры по защите квартиры, попросив Анатолия законопатить эту опасную почтовую прорезь и навесить на дверь вторую цепочку для подстраховки первой, короче, полностью забаррикадироваться. А еще привезла с дачи крепенький новый черенок от лопаты и на ночь обязательно просовывала этот черенок в дверную ручку, чтобы уж точно непрошеным гостям доступа в квартиру не было. Чуть позже этот черенок собственноручно покрасила белой масляной краской, чтобы и он в интеллигентной семье выглядел интеллигентно. Она всеми силами старалась сосредоточить все свое внимание и страхи на тех, живых, кто звонил в дверь, а не на призраке из чуланчика, который явно и откровенно о себе никак еще не заявил и которого попервоначалу Лидка так боялась. Хотя ветерок у уха она иногда чувствовала. И мурашки вдруг беспричинно могли побежать у нее по рукам. И чей-то смех в кабинете у Робочки слышала, когда его самого там не было, тихий-тихий, почти беззвучный и очень затаенный, словно нарочный. И люстра раскачивалась при закрытом окне, да, было, и в дверь чулана кто-то по-мышиному скребся, но в лицо, слава богу, – в лицо никого такого не видела! Какое счастье, что квартиру освятили, какое счастье, радовалась своему Лидка.

Инцидент этот вскоре забылся, хотя ходоки не унимались, навещать продолжали, и теперь в основном Алену. Кто-то пустил слух, что она любовница дорогого Леонида Ильича и легко и непринужденно может решить любые народные вопросы, подсунув просьбу Самому в благоприятную минутку близости. Женщины приходили за справедливостью, отчаявшиеся вконец мужчины топтались у подъезда, и те и другие волокли с собой орущих детей, чтоб жальче выглядеть. Но вскоре волна схлынула, видимо, сарафанное радио донесло, что ошибка вышла, лучше стоять у подъезда другой Аллы Борисовны – Пугачевской, которая недавно тоже переехала на Горького.

Лифтеры вздохнули с облегчением.