Призраки дома на Горького

Жизнь понемногу продолжалась – Алена с Робом в поездках, Катя в институте или с друзьями, Лидка с младшей Лиской, собакой и нянькой Нюркой за двумя дверными цепочками и толстой белой палкой по ночам. Лидка, конечно, после того случая за Нюркой прислеживала, но не сумку же у нее каждый вечер проверять, ей-богу, воспитание такого бы не позволило. Но консервы в кухонном шкафу точно не прибавлялись, а все равно ухитрялись таять как дым. Лидка страдала, но почему-то терпела и все ждала, когда все из этих бесконечных поездок соберутся дома, чтобы отвлечься от этого пустого дежурства, чтобы снова пыль столбом и дым коромыслом: в печи пироги, на пороге гости, лимонная крещенка по рюмкам, великие у рояля! А сам рояль, что характерно, превращался в такие славные моменты в накрытый стол, и ни у кого язык не поворачивался сказать, что это кощунство! Стелилась скатерочка, на скатерочку ставилась закусочка с водочкой, великие композиторы подходили – опа! – край скатерки откинут, крышку рояля откроют и давай свои шедевры играть, знай только рюмки подпрыгивают! Вот, гуляют люди, широко и со смыслом! А новые песни опробовать – где, как не в такой обстановке? А новые стихи прочитать, чтоб у друзей дыхание перехватило, чтоб снова налили по маленькой и чокнулись – за тебя, Роберт!

Новые друзья вливались в старую компанию, старые отпадали. Совсем исчез Мамед Муслимов, с которым раньше не разлей вода, затерялся, растворился, вывелся из сложившегося круга друзей, выветрился, превратился в призрака. Видели его теперь редко, все равно что зверька из Красной книги, любили, почитали, гордились, но почему-то жалели. Наблюдали за ним в основном по телевизору, радовались его успехам, вспоминали, каким был веселым и обаятельным, как умел дружить. В компаниях он почти не появлялся, был от друзей изолирован или самоизолировался, поди разбери. Хотя Лидка очень по нему скучала, вспоминая, каким жизнерадостным, светлым и общительным он был, когда впервые пришел к ним в дом лет пять назад. Ну что тут скажешь, меняются жены – меняется жизнь, вот и Мамедова поменялась кардинально. Был человек – и сплыл. Лидка видела его только по телевизору – лоснящегося, с напомаженными волосами и извиняющимся взглядом. В семье говорили о нем теперь в прошлом времени, словно его уже вообще нет, – какой прекрасный был, да как смеялся всегда, да какой обаятельный, а помнишь, как Павочку покойную любил да как Лиску на пианино учил играть… Ну да бог с ним. На нет и суда нет. Хотя однажды, уже после того, как он совсем пропал с горизонта, Крещенские по его поводу сильно переволновались.

Как-то так само собой произошло, что Мамед, когда еще не был москвичом и наезжал в столицу из своего родного Баку, постоянно останавливался в гостинице «Россия», окнами на Кремль и храм Василия Блаженного. Поселился было там пару раз – в башне на верхних этажах, в одном из больших люксов с чудесным видом, а чуть позже, как стал бешено известен по всей стране, этот шикарный люкс так за ним и закрепили. Кто – история умалчивает, но это неважно, факт оставался фактом. И вот однажды зимой Катя, обожавшая сидеть у себя в комнате на подоконнике и оборудовавшая там себе уютное тепленькое гнездышко из плоских подушек, чтоб не продувало, увидела в темноте странное свечение в башне гостиницы «Россия». А башню эту можно было спокойно разглядеть из окон квартиры Крещенских, никакие очки не надобились, все видно и так как на ладони. Целиком гостиница не проглядывалась, а башня, вот она, стоит! И горит, как показалось Кате! Она сразу позвала всех своих, и Лидка, увидев весь этот ужас, заохала и сбегала к себе за старинным инкрустированным театральным биноклем, который всегда находился у нее под рукой просто как удивительно красивая вещь. А тут и функционально пригодился! Алена принялась скорей звонить Мамеду, но его телефон натужно молчал, что пугало еще больше. Стали названивать друзьям, чтобы хотя бы понять, в Москве Мамед или нет, но точно никто ничего не знал. Был недавно, да, говорили одни, концерт будто бы давал, вспоминали другие, новую песню на студии неделю назад записывал, уверяли третьи. А в Москве ли именно сейчас, никто не знал. Только час спустя после того, как Крещенские, оцепенев, в ужасе выстроились у окна, понимая, что никак и никому помочь не могут, кто-то позвонил и сказал, что Мамед сейчас как раз в Баку, стопроцентно в Баку. Ну и слава богу, вздохнули все и пошли отпаивать Лидку валокордином, но она, конечно же, предпочла крещенку. Сильно тогда испугались.

На следующий день ни одна газета ни о чем таком не сообщила, что, в общем-то, было неудивительно, советских граждан старались о плохом не информировать. Но Роберт потом узнал, что пожар был серьезным, народу погибло много, не один десяток, срывались из окон, задыхались, горели, гибли…

– Какое счастье, что Мусика в Москве не было, люблю я его, – только и сказала Лидка, плача по другим, тем, кого видела тогда в огне…

Катино семнадцатилетие