Призраки дома на Горького

27 июня, 09 часов тревожного утра после переговоров по телефону.

Извини, если что не так, но я точно знаю, Ты – мой КРЕЩЕНСКИЙ подарок судьбы, хоть Крещение давно прошло и уже разгар лета. Но от Судьбы не уйти! Жди меня и я вернусь, как говаривал Константин Симонов! Только очень жди! До скорой встречи!

Твой Е.Я.

»

В кухне повисло долгое молчание. Никто не знал, что сказать, а тем более что делать.

– Господи, ну сколько можно! Как же это надоело! – запричитала Лидка. – Откуда в наше время столько сумасшедших? Ведь и больницы есть, и врачи хорошие, так нет, ходят по подъездам среди бела дня!

– Да ладно вам, – попыталась снять напряжение Катя. – Ну что он может сделать? Я помню его, на коленках ползал, листки растерял, никакущий такой, сморчок сморчком, совершенно не запоминающийся, без лица… Плюнуть и растереть!

– Значит, так, – многозначительно начал Роберт, глядя на помрачневшую жену со вздыбившимися бровями и на схватившуюся за сердце тещу. – Во-первых, без паники! Ничего не происходит. Это просто письмо, не первое и не последнее, мы их пачками получаем. Да, Катюхе надо быть осторожнее, согласен. Сейчас мы вообще уедем из Москвы, и довольно надолго, так что бояться совсем нечего. Думаю, все уляжется. Но до отъезда одна никуда, пожалуйста, не выходи, только с нами или с Дементием. – Роберт довольно серьезно посмотрел на дочь. Катя слегка улыбнулась и кивнула для всеобщего успокоения, хотя опасности никакой в том скукоженном человеке не видела.

На югах

Они действительно через пару дней уехали. На юга, как сказала Лидка подругам. Оставила Принцу ключи, чтоб раз в неделю приезжал вечерком на Горького, открывал настежь все окна, чтоб «оживить атмосферу», поливал цветы, включал везде свет – пусть видят, что мы дома! – и главное, чтоб проверял чуланчик в Робином кабинете и брызгал там одеколоном «Консул». Принц Анатолий выпучил было глаза, но Лидка сказала, что это против моли, она всегда так делает. Принц попытался было ее разубедить, мол, где такое видано, транжирство чистой воды, уж от моли можно раскидать сушеные апельсиновые шкурки, если так неприятен запах нафталина, но Лидка стояла на своем – брызгай и все! Она же не могла признаться, что делает это с тех самых пор, как поняла, что в квартире водится призрак того самого, убиенного. Долго думала, как его нейтрализовать, и пришла наконец к выводу, что, помимо вечно открытой форточки, задобрить его можно еще и дефицитным мужским одеколоном – ему вроде как должно быть в радость, и у Робочки в чулане будет приятно пахнуть. Но не станет же она объяснять это Принцу? Это был ее и только ее секрет. Ну и еще Катин с Иркой.

В общем, схватились и покатились. Два дня в старом разболтанном поезде были долгими и потными, вымыться негде, пахло хлоркой, по́том и перегаром, а усталые люди с перекинутыми через плечо полотенцами вечно топтались в очереди в туалет около их предпоследнего купе. Дверь приходилось почти всегда держать закрытой, иначе жадные взгляды людей постоянно рыскали по лицам и вещам. Но, чтобы не задохнуться, Лидка иногда дверь приоткрывала, и сразу народа в купе прибавлялось – кто-то непременно вваливался, задом ли, передом, чтобы освободить место для прохода в коридоре. Лидка страдала и морщилась. Но делать было нечего. Жара стояла невыносимая, остановок было немерено, казалось, что поезд, как старый пес с недержанием, тормозил у любого телеграфного столба, чтобы отметиться и чуток передохнуть. Каждый полустаночек встречал разгоряченными радостными бабульками, которые протягивали высунувшимся из двери вагона пассажирам свои доморощенные товары – кто масляные пирожки с капустой, кто дымящиеся вареные картофелины с примостившейся рядом теплой подржавленной селедкой, кто вареники с вишней или жареной курятиной. Другие, что поленивей, подтаскивали ко входу в вагон ведра с яблоками и грушами, кульки с «семачками» и банки с солеными груздями. Хотя и детские свистульки встречались, да и коллекции календариков за прошлый год, в общем, кто во что горазд.