Призраки Гарварда

У Кади оборвалось сердце. Еще один пугающий звонок из Гарварда. Еще одна паническая поездка в Бостон. Скорее всего, до матери дозвонились, когда она уже была в дороге, а отцу пришлось покинуть место, где он собирался с партнерами.

– Вы должны сказать им, что со мной все хорошо. И должны сделать это прямо сейчас.

– Хорошо, хорошо, не волнуйтесь. Уверена, доктор Селлерс уведомил их, что вы стабильны и в порядке. Но подробности, которые мы расскажем им с этой минуты, зависят от вас. Вы хотите, чтобы они вошли? Я могу попросить медсестер не пускать посетителей.

– Да, да, они могут войти.

– Держитесь, скоро вам станет лучше. Могу сказать, что ваши родители очень вас любят.

«Именно поэтому, – подумала Кади, – мне нужно им солгать».

Она поблагодарила Ванессу, и та ушла. У Кади было всего несколько минут, чтобы выбрать линию поведения с родителями. Она посмотрела на рябую белую плитку потолка, глазами соединяя точки. Утренняя таблетка была сплошной ложью. Достаточно неудобный повод, чтобы звучало правдоподобно, достаточно личное, чтобы не возникло слишком много лишних вопросов, но не настолько серьезное, чтобы всполошиться. Разговор будет неловким, особенно с отцом, но не катастрофическим. Без сомнений, она бы предпочла создать у родителей впечатление, что их дочь неразборчива в связях, чем что сумасшедшая.

Первой вошла мама, у Кади перехватило дыхание от одного только взгляда на нее. Не только потому, что мать выглядела обезумевшей от беспокойства, но и потому, что ее светлые волосы теперь были выкрашены в такой же, как у Кади, рыжий цвет.

– Мама?

– Милая! Как ты себя чувствуешь? – Мать бросилась к кровати, отец последовал за ней.

Она поцеловала Кади в щеку так сильно, что ей стало больно.

– Да, все в порядке, я в порядке… – Видеть страх на лице матери было мучительно больно.

Было время, когда она страстно желала, чтобы мать больше смотрела на нее, обращала внимание, окружала заботой ее так, как и Эрика. Но сейчас Кади отдала бы все, чтобы избавить мать от этого выражения. Это было новое давление – быть единственным ребенком, последним.

– Мама, прости меня.

– Не извиняйся, – сказал отец, гладя ее по волосам. – Как ты себя чувствуешь?

– Я в порядке. Мне уже лучше. И еще, папа, у тебя же в эти выходные выезд с партнерами… Мне очень неудобно. Не надо было приезжать. Здешние врачи слишком остро отреагировали, они даже не должны были тебе звонить.

– Наша единственная дочь в больнице, попробовали бы они, черт возьми, не позвонить, – огрызнулся отец. – Прости.

– Нам сказали, что ты была с психологом. Это так? – спросила мать, и на ее лице отразилось беспокойство.

– Это всего лишь социальный работник.

– Зачем тебе понадобился соцработник?

– Он мне не надобился. Это просто процедура. – Кади повторила ложь насчет утренней таблетки.

Когда она закончила, мать сжала ее руку.

– Кади, ты же знаешь, если тебе нужны контрацептивы, мы с отцом поддерживаем твое решение.

– Я знаю, просто я ошиблась. – На глаза Кади навернулись слезы: историю она, может, и выдумала, а вот стыд был настоящим. – Простите, что напугала.

– О, милая, не волнуйся. – Мама покачала головой и тепло обняла Кади. – Я здесь, и мы заберем тебя домой.

– Что? Нет! – Кади оттолкнула ее. – Я не хочу домой. Мне не нужно домой.

Отец шагнул вперед:

– Пирожочек, ты упала в обморок, у тебя сотрясение. Тебе нужно восстановить силы.

– Нет, это всего лишь небольшое недоразумение. Я просто приболела, и все. И я пропустила экзамен по психологии, так что мне нужно наверстать упущенное…

– Ладно, мы поговорим об этом позже.

Внезапно на пороге появился едва не задыхающийся Никос:

– Каденс, я пришел, как только смог стряхнуть родителей… О, здравствуйте! – Он остановился, увидев ее мать и отца, стоящих по обе стороны кровати, уставившись на него. – Как невежливо с моей стороны вот так ворваться. Я Никос Николаидес, а вы, должно быть, мистер и миссис Арчер.

Он пожал руку ее матери, которая была ближе всех, потом подошел к отцу и добавил:

– Вчера вечером ты была воплощением здоровья.

Кади съежилась.

– Ты был с ней вчера вечером? – сказал отец сквозь стиснутые зубы.

Он не заметил протянутой руки Никоса – судя по выражению его глаз, он был слишком занят мысленным удушением. Никос продолжал болтать, ничего не замечая.

– Да, мы танцевали под джаз, представляете?

Кади вздохнула:

– Никос, мне кажется…

– Кем ты себя возомнил?! – Слова вырвались из отца, его лицо стало ярко-красным.

– Простите? – Никос в замешательстве вскинул брови.

– Ты пользуешься моей дочерью и даже не проявляешь к ней уважения, чтобы воспользоваться защитой?

– Папа!

Никос скривился, как будто его только что ударили:

– Прошу прощения?

– Эндрю, ты не помогаешь, – сказала мать.

– О, нет? Прости меня, Карен, но кто-то должен заступиться за нашу дочь. – Тон отца был едким.

Никос стоял, моргая, совершенно сбитый с толку, и Кади взяла инициативу в свои руки:

– Никос, мне очень жаль, спасибо, что пришел, но мне нужно побыть с родителями наедине. Типа прямо сейчас.